Она улыбнулась.
– Я – так себе кулинар, но спасибо.
Курица на самом деле была очень вкусной. А рис Виктор и так любил с детства, даже если он сильно переварен. А сейчас – как надо.
– Как, кстати, ваша работа?
– Уволилась.
Виктор удивился. Елена Александровна на секунду нахмурилась, но затем улыбнулась.
– Возникло недопонимание с вышестоящей начальницей, и я решила, что эти грабли я обойду. После сессии выхожу на новую, но пока alma mater – моя единственная работа.
– Надеюсь, всё сложится.
– Спасибо! А вы нашли работу?
– Увы. Юрфирма, где я проходил преддипломную практику, закрылась.
– Куда думаете пойти?
– Пока не знаю.
Внезапно Виктор понял, что доел.
– Я голосую за аспирантуру.
– В нашу на бюджет я точно не поступлю. А в другую не хочу.
– Почему не поступите? Диплом вы же на «отлично» защитили, его зачтут.
– Троек много.
– Кстати, а как у вас с английским?
– Плохо, вы же слышали.
Виктор не заметил, как в его тарелке появилась добавка. Елена Александровна улыбнулась.
– Что поёт ваш товарищ, я, признаться, не всегда понимала, но я почитаю тексты в буклете. Произношение у вас вроде хорошее. Вступительный вы точно сдадите.
Кажется, Виктор покраснел. От стыда.
– Лучше не читайте… Знаете… Елена Александровна, я порой сам не знаю, что пишу. Вроде есть слово, а подходит оно или нет, я…
Елена Александровна весело рассмеялась. О том, что словарем он тоже пользуется, Виктор решил умолчать.
– Вы знакомы с современной поэзией?
Виктор покрутил головой.
– Почти все поэты пишут стихи, используя неизвестные им слова. Хотят казаться умными. Я одному как-то рассказывала, что такое «коносамент» и почему это нельзя сделать другому человеку. Так что, забейте.
Виктор всё же не перестал краснеть.
– Но я его правда плохо знаю. В школе я немецкий учил, английский три класса был. Я его и учил, собственно, чтобы тексты придумывать. И имею по нему заслуженную «тройку».
– А в университете вы немецкий учили? – удивилась Елена Александровна.
Виктор опустил глаза.
– Французский…
Елена Александровна обрадованно улыбнулась.
– Et quelle note aviez-vous?[1]
– Aussi passable[2], – ответил Виктор.
Елена Александровна отпила чаю.
– J’ai eu tres bien. Mais, honnêtement, j’ai un peu copié.[3]
Виктор улыбнулся. Кажется, его тарелка сейчас снова опустеет.
– Ладно, чёрт с ним, с французским.
– Знаете, наш ушедший гитарист писал хорошие стихи для песен. Но он ушёл. И попросил по возможности их не петь.
Виктор вздохнул. Елена Александровна встала налить себе ещё чая. Где-то внизу зашумели.
– Мы осенью остались вчетвером. У нас договор на выпуск двух альбомов на французском лейбле, несколько фестивалей, а группа фактически разваливается.
– Виктор, положить вам ещё?
– Ой, нет, – Виктор вдруг опомнился, – Елена Александровна, спасибо большое, очень вкусно, но я больше не хочу.
– Уверены?
Внизу кто-то что-то требовательно выкрикнул, разбилась тарелка. Виктор встал, взял свою тарелку и хотел направиться к раковине, но Елена Александровна её забрала.
– Даже не вздумайте! – строго сказала она.
Виктор опустил глаза. Елена Александровна расслабила брови и чуть улыбнулась.
– Что-то хотите к чаю? У меня, правда, только шоколадка и мармелад, но я не уверена, не окаменел ли он.
– Нет, спасибо, я бы…
Внизу снова что-то разбилось. Елена Александровна с упрёком посмотрела на пол, затем – на Виктора.
– Может, в комнату пойдём?
Кажется, внизу ссорились. Виктор кивнул и взял чашки. Елена Александровна всё же извлекла из шкафа шоколадку.
– Я как раз хотел спросить вашего разрешения сходить проведать шкаф.
– Вот и пойдём, – улыбнулась она.
Пошли. В комнате было довольно светло от уличных огней. Виктор подошёл к шкафу. Он был заставлен книгами, а на верхней его полке величественно возвышался картонный замок. Перед книгами Виктор заметил небольшие фигуры из бумаги, а на самой нижней полке стояла модель ярко-красной Toyota “Supra”.