Покровский нервничает. По его лицу, конечно, не понять, но я столько на него пялилась, что успела довольно неплохо изучить. И он столько раз за последние десять минут коснулся манжеты своей рубашки, – причем, обеих – что ехидная ухмылка ко мне точно приклеилась.
– Я ж говорил, – довольно хмыкает Ярослав. – Что изволите, мадемуазель?
– На Ваш выбор, мсье, – молвлю томно, машинально поправляя приборы на столе. – Сегодня работает лучший шеф-повар в городе. Изволите ли внести ясность и просветить, благополучно ли разрешилось Ваше недавнее дело?
– Момент, – брякает коротко и через пару секунд у столика появляется официантка, с которой я незнакома и которую, очевидно, взяли на мое место. Делает заказ, перечислив какое-то сумасшедшее количество блюд, выдыхает и улыбается, возвращаясь взглядом ко мне. – Как жизнь, кошка?
– Что-то мне подсказывает, что ты знаешь лучше меня.
– Терехов не при делах, – понижает голос и слегка подается вперед. – Другой тип, его фамилия тебе ничего не скажет. По правде, она даже нам поначалу ничего не сказала, мужик не из наших. Хотел развернуться на том же месте, на которое метил Влад.
– Метил?
– Сделку провели утром, все в шоколаде, – слегка кивает вбок и хмыкает: – Отчитывается о проделанной работе.
– Начальник начальника, – на радостях так громко фыркаю, что Покровский бросает взгляд, продолжая что-то размеренно вещать. – А что до Ильи? Покровский уверял, что по камерам видно очевидное намерение задеть меня.
– Видно. Но я пересмотрел все еще раз после твоего рассказа о подъездном вандализме. Это Кантемирушка баловался. Шептался с Ильей незадолго до того, как он в тебя врезался.
– Кантемир? – презрительно морщусь и кривлю губы.
– Очень ему твоя самодеятельность не понравилась. Обычно с подобными просьбами идут к управляющему, что Влад и собирался сделать. Ему и отстегивают. Из-за тебя мужик лишился не только премиальных, но и работы.
– Работы он лишился, потому что нанял наемника, – бурчу недовольно и тут же сокрушаюсь: – Блин, сколько ему там? Полтос?
– Сорок три, всего-то. Сороколетние мужики довольно своеобразные. Плюс-минус пара-тройка лет не особо роляет.
– Какой тонкий заход, – демонстративно закатываю глаза и продолжаю удовлетворять свое любопытство: – Сколько ему?
– Кому? – Ярослав хитро улыбается и разваливается на стуле. Вторично закатываю глаза. – Полных – тридцать девять.
Улыбаюсь и глажу себя по голове.
– Наелась. Спасибо.
– Я тебя всю неделю на обед звал, между прочим, – замечает с укором. – Но ты предпочла голодовку. Два извращенца, вы друг друга стоите.
Пропускаю комментарий мимо ушей и сосредоточиваю все свое внимание на принесенном салате. Чувствую себя немного не в своей тарелке. Ловлю на себе взгляды бывших коллег, каждому приветливо улыбаюсь, в ответ получаю скупую вымученную. Только администратор озорно и незаметно для других подмигивает, девчонки же пожирают завистливым взглядом, перебивая и без того не самый хороший в последние недели аппетит.
– К этому придется привыкать, – замечает Ярослав ненавязчиво.
– Будь лаской, прекрати копаться в моей голове.
– Мы с Владом до четырнадцати вместе жили. Потом нам обоим неслабо подфартило, – рассказывает, прихлебывая суп. – Бабки в кармане зашуршали не сразу, но когда это случилось, многое изменилось в моей жизни. Помимо всяких приятностей, типа возможности не смотреть на ценник в продуктовом, все мое окружение, по сути, раскололось на три лагеря – завистники, нахлебники и Покровский. Обычное дело, забей.
– Спасибо, – слабо улыбаюсь и дотягиваюсь до его руки, сжимая пальцы и сразу же убирая. – Но, тут другое. За меня платишь ты. Я по-прежнему ничего из себя не представляю.
– Зря так думаешь, но переубеждать не мне, а тому, кто нагло забрал себе остатки борща.
Мое лицо вспыхивает от удовольствия. Опускаю взгляд в тарелку и не поднимаю до тех пор, пока у столика не появляется мужская фигура.
– Присоединитесь к нам? Официальная часть благополучно завершена, – Покровский говорит обычным голосом, но явно прослеживается усталость.
– Это честь для меня! – довольно громко гаркает Ярослав.
– С удовольствием, – принимаю очередной вызов с улыбкой.
А у самой поджилки трясутся от волнения, и эта внутренняя лихорадка заставляет дрожать мои руки. Отодвигаю стул, стараясь не шоркать ножками, Покровский подает руку, что, вообще-то совершенно необязательно и лишь добавляет трепета. Не хочу его касаться. Не хочу снова чувствовать тепло его крепкой ладони, не хочу пропускать через себя очередной разряд тока, но проигнорировать приравнивается к хамству.