В темно-синем платье, закутанная в синий синелевый шарф, она полулежала в кресле у стола, нетерпеливо постукивая каблучком об пол.
Увидав Анжелику, она широко открыла глаза и по-детски открыла рот от удивления.
Марья Осиповна представила их.
— Елена Александровна Подольская.
«Его невеста!» — мелькнуло в голове Анжелики, и, сев за стол, она незаметно стала следить за каждым ее движением и словом.
Елене Подольской было не больше семнадцати лет, так что она была почти ровесницей Анжелики.
— Вы мне позволите, chère maman, — обратилась она к Марье Осиповне, взяв из ее рук чашку чаю, — пойти после чаю отдохнуть? Этот несносный мальчик, — кивнула она в сторону молодого графа, — не хотел нигде останавливаться, и мы без отдыха ехали от самого Парижа.
— Конечно, конечно, это даже необходимо для тебя. Ты, кажется, не совсем здорова, Елен? — участливо спросила графиня, смотря на бледное лицо молодой девушки.
— Лена всегда бледна, — сказал Владимир, — а теперь тем более. Бессонные ночи в вагоне хоть кого утомят. Однако же я не вижу отца. Где он сегодня?
— Он у Вельских. К обеду, вероятно, вернется. Вот обрадуется, когда тебя увидит, — говорила Марья Осиповна.
— Володя, налей мне сливок! У, какой неловкий! — воскликнула Елен, когда Владимир, наливая, пролил сливки на блюдечко. — Знаете, maman, он чуть было не забыл в вагоне мой саквояж, я всю дорогу, до самого дома, бранила его.
— Ему, кажется, попадает от вас? — со своей холодной улыбкой сказала Лора.
— О, я скоро исправлю его, он непростительно рассеян.
Владимир рассмеялся.
— Ты страшно требовательна.
— Ах, ты, негодный, — полушутя, полусерьезно перебила его Елен, — как ты смеешь на меня жаловаться? Проси сейчас прощенья, поцелуй руку и проводи меня в мою комнату.
Владимир, продолжая смеяться, поцеловал руку невесты и спокойно сказал:
— Сейчас кончу чай и тогда провожу тебя.
Анжелика встала и, поблагодарив Марью Осиповну, вышла.
— Какая красавица! — услышала она за собой восклицание Елен.
Вбежав в свою комнату, молодая девушка с отчаянием схватилась за голову и прошептала:
— Не успела уехать, а теперь поздно, поздно.
Под впечатлением свиданья ей показалось, что расстаться она с ним не сможет. Немного успокоившись, она рассердилась на свое малодушие и, призвав на помощь всю свою гордость, решила твердо ждать два месяца до своего дебюта и переносить присутствие Владимира и его невесты.
Невесты! Как ужасно для нее звучало это слово! Но любит ли он ее? Анжелика жадно следила за каждым его словом и взглядом, обращенным к Елен, но узнать ничего не могла.
«Уехать или нет?» — задавала она себе вопрос и не решалась, — так было жаль снова расставаться после такой долгой разлуки.
«А разве не должна я расстаться с ним на всю жизнь, разве не пойдем мы разными дорогами?» — спрашивала она себя.
Наконец она решила подождать и испытать себя, и если она увидит, что оставаться ей долее невозможно то тотчас же уедет из Варшавы.
Вступив в такой компромисс сама с собой, она успокоилась.
XXI
ПЕРВОЕ СТОЛКНОВЕНИЕ
На другой день, еще до завтрака, в комнату Анжелики вошла Лиза Горлова.
Это была высокая, полная брюнетка, с большими серыми глазами, некрасивая, но в высшей степени симпатичная.
Анжелика горячо обняла ее и, усадив рядом с собой воскликнула:
— Лизочка, дорогая моя, я страшно рада, что вижу тебя, и очень благодарна, что ты приехала по моему письму, но передать тебе мне нечего, я раздумала, и мне теперь не нужно беспокоить тебя.
— А что такое было?
— Ничего… пустяки, не стоит и говорить!
— А между тем какое таинственное письмо ты мне написала, — смеясь, сказала Лиза, — право, я думала что Бог знает что случилось.
— Оно и было так, но тогда я была слабая, а теперь я сильная, — улыбалась Анжелика, смотря на лицо подруги, выражавшее полное недоумение.
— Что такое? Тогда слабая, теперь сильная?.. — изумлялась Лиза. — Ничего не понимаю.
— Когда-нибудь поймешь, — задумчиво проговорила Анжелика и начала расспрашивать Горлову, как она проводила время.
Посидев с час, подруги распрощались.
Проводив Лизу, Анжелика вошла в гостиную и застала там Владимира, Лору и Елен.
Последняя сидела на диване и не переставала жаловаться на смертельную скуку.