Часам к десяти Дымов зашел в сельсовет — сводку по радио послушать. Перекинулся несколькими малозначащими фразами с парнишкой секретарем, приставил в угол свою берданку и стал ожидать, когда зашипит громкоговоритель.
Дед-истопник, сидя возле железной печурки, шевелил кочерыжкой угли.
— Ну как, кого из вас нынче «с полем» проздравить? — спросил он у лесника, когда тот уткнулся было в газету.
— С каким еще «полем»?
— Лосенка-то разве не ты вечор подвалил?
— Какого лосенка? Где? — Дымов даже привстал со скамейки.
— А ты что, аль не гостем у нашего участкового? — в свою очередь удивился дед. — То-то, смотрю, вроде и тверезый.
— Плетешь ты какую-то несуразицу, — начал сердиться Дымов. — При чем тут «тверезый» и ваш участковый?
— А при том, что тебя, хозяина заказника, милицейские власти наши да и твое городское начальство, по всему видать, не особо почтеньем-то жалуют. Чем- то ты не потрафил им. Вот без тебя и пируют.
— И лосенка убили?
— Надо же им закусить!
— И давно они пьют?
— Третьи сутки. — Дед почесал у себя за ухом. — Нет, пожалуй, поболе. Вру, парень. В среду они приехали. Точно — в среду. Участковый-то наш — со днем ангела. Два дни — вýсмерть! Пальбу тут из ружей подняли на огородах. Чисто салют, как за Варшаву.
— Уехали или здесь еще колобродят?
Дымов спросил об этом уже от порога, застегивая полушубок и держа на весу берданку.
— Тут еще, тут, — успокаивал его дед. — Сейчас-то их дома нету: затемно все на машине вот тут перед окнами пронеслись. Лосенок-то был затравкой, а тут, похоже, семью где-то выследили. Может, за Черной речкой, а может, и где поближе. Начальник твой за главного у них.
— Лесничий?!
— Он. Свояки они, что ли, с нашим-то участковым.
Динамик начал шипеть, но Дымову было уже не до сводки. Он рванулся к двери, а в полутемных сенцах — нос к носу — столкнулся со Стебельковым.
— Владимир Степанович? Вы мне как раз и нужны! — взволнованно заговорил Вадим Петрович. — Хорошо, что на рынке вас видели, а то хотел на Елань бежать. Они у сельпо — браконьеры! Скорей, скорее!.. — И потянул Дымова за рукав.
У крыльца сельсовета валялись брошенные беговые лыжи. Агроном пригнулся, убрал их с дороги и опять схватил Владимира за руку, увлекая его в переулок.
— Ну как же мне повезло! — продолжал Стебельков по дороге. — А я думал в Бельск звонить: номер их машины у меня записан. Они возле магазина остановились. Хорошо, что я догадался напрямик от Провальных ям махнуть в Константиновку, пока они там лосиху тащили по льду да в кузов ее грузили. Это же варварство, понимаете? Это уму непостижимо!
Дымов ускорил шаги. Теперь до него долетали только обрывки торопливых фраз Стебелькова, из которых он понял, что произошло у Провальных ям.
Каждое воскресенье Вадим Петрович уходит на лыжах в лес. Вот и сегодня с утра отправился к Ямам. Там рыбаков тозларовских встретил. Лед нынче толстый, рыбе душно, стаями держится она возле прорубей. Ловят без всякой подкормки: опускают круглую сеть на широком обруче, а потом вытаскивают, как из садка.
Агроном часа три пробыл на озере. Рыбаки стали домой собираться. И вдруг — выстрелы неподалеку. Один, другой, еще несколько. На лед выбежали два молодых лося, промчались по середине озера, исчезли в густом чернолесье. Потом по их следу вышла большая лосиха. Испугалась людей и метнулась к горному берегу, а там лед непрочный, теплые родники бьют со дна. Вот лосиха и провалилась. И никак ей не выбраться. Рыбаки подбежали к ней, стали пешнями обкалывать лед, чтобы зверь ближе к берегу оказался. А вода в полынье красная стала: в кровь избила передние ноги лосиха. А в лесу опять выстрелы, теперь уже несколько дальше.
Мучились долго. Наконец волоком вытащили обессиленную лосиху на лед. Еле встала она на избитые ноги и снова легла. И тут — охотники. Пристрелили в упор. Татары — за топоры, а те с ружьями. Что ты с ними поделаешь? Четверо их. По виду все городские.
Вот и базарная площадь. У магазина сельпо стоит полуторка с брезентовым тентом. Шофёр взгромоздился на передний буфер, с головой влез под капот, возле него важно расхаживает коротенький человечек в куртке и в фетровых бурках выше колен — лесничий.
Не глядя на своего начальника, Дымов выдернул ключ из замка зажигания; обойдя машину, заглянул через задний борт. Там во всю длину кузова возвышалась крутая гора, раздвоенная в середине и прикрытая сверху еловыми лапками. Под ними просматривалась местами густая бурая шерсть. Слева — сухая, справа — во льду. Двух лосей загубили изверги.
— Спасибо тебе, Вадим Петрович! — тихо проговорил Владимир. — Большое спасибо.
Еще через час возле сельпо остановился крытый райкомовский «козлик». Рядом с шофёром сидел прокурор.
После скандального случая в Константиновке с участковым милиционером и лесничим Дымову пришлось раза два или три съездить в Бельск, пока дело расследовали.
В последний раз прокурор сказал, что Дымова хочет видеть секретарь райкома.
— Вы кем в армию призывались, товарищ Дымов? — спросил Нургалимов.
— Бригадиром, если про сорок первый год спрашиваете. А по званию старшим сержантом был.
— На фронте за эти четыре года многие рядовые стали офицерами. Бывшие младшие лейтенанты сегодня командуют полками.
— Растут люди, вполне понятно.
— А вы не задумывались, Владимир Степанович, над тем, что не пора ли вам передать кому-то другому свое удостоверение лесного обходчика? — помолчав, снова задал вопрос Нургалимов. — Учитель или директор МТС на эту тему с вами не говорили?
— Был разговор. Карп должность механика предлагает.
— Ну и что? Согласны? Или возможны какие-нибудь осложнения?
Нургалимов вскинул при этом быстрый взгляд на Владимира.
— Я понимаю, Салих Валидович, что вы хотите сказать. Перекипело, пожалуй. Теперь по-другому думаю, кто из нас троих прав, а кто и вовсе не виноват.
— Мужчина должен решать рассудком. И вот еще что: как бы вы отнеслись к нашему предложению стать председателем «Колоса»?
— Против Андрона я слаб. Честно вам говорю.
— Сам он выдвинул вашу кандидатуру. На годы ссылается.
— Дайте подумать, Салих Валидович. Дело нешуточное.
— Думайте, мы не торопим. Перед собранием вас известят.
В назначенный день засветло еще стали собираться в клуб каменнобродцы. Стар и мал норовили протиснуться к боковой стенке, где фотографии развешаны, схемы и диаграммы. Что было в 1929 году, что сейчас, через пятнадцать лет. Тут же — большая карта земельных угодий. Гости приехали из Тозлара, из Кизган-Таша, с Большой Горы. За перегородкой настраивали свои инструменты музыканты из Бельска, гримировались артисты.
В сумерках остановился возле крылечка райкомовский «козлик». Нургалимов с Калюжным выбрались с заднего сиденья, а рядом с шофёром сидел незнакомый Андрону мужчина в бобровой шапке. Все трое сразу ушли к Николаю Ивановичу. А народ всё прибывал и прибывал. Не верилось даже, что столько людей в деревне. Вот и Владимир Степанович. Этот подъехал на лыжах, с неизменной берданкой за плечами. Верно, прямо с собрания по кольцу своему думает пробежать. К нему подошел Карп, увел на свободное место к окошку.
— Ну, выступать-то будешь? — спросил он, усаживаясь на конец скамейки.
Дымов пожал плечами:
— О чем же мне говорить? Чтобы лес в заказнике не рубили? Проучены, кажется, некоторые. — И замолчал, увидев невдалеке от себя Анну. Она сидела с Маргаритой Васильевной, откинув на плечи шаль, поправляя в волосах шпильки. Владимир насупил брови, отвернулся к простенку. И тут прямо на него из застекленной рамы глянул вихрастый парнишка в расстегнутой косоворотке. Смотрел, изогнув белесую бровь, и будто спрашивал: «Не узнаёшь? Неужели Федьку забыл?»
Точно! Он это, Федька, «воевода Озерный». Дальше — Екимка. Этот в раме с черными лентами. Еще и еще портреты. Владимир встал, перешагнул через скамейку и стал пробираться вдоль стены всё дальше и дальше от сцены. Вот они — одногодки, друзья по Метелихе, единомышленники и сообщники по лихим налетам на сады и огороды. А вот и трактор на высоких зубчатых колесах. Первая борозда. Дуняша, Егор, Верочка. Вот котлован под фундамент машинно-тракторной станции, вот и сам он, Володька, с кирпичом в руке. Вот вырезка из газеты со снимком — суд над церковным старостой. Выступает прокурор, а справа и слева от старосты стоят два милиционера с шашками наголо.