— Я? Партбилетом?! Да я тебя наизнанку выверну! — Роман только сейчас стал понимать, что с ним сделал Козел.
— Видит бог, всё принимал на себя! — истово клялся Артюха. — Всё как есть выложил. А только Евстафий-то Гордеевич — его такими штучками не проведешь. Знаем, говорит, кого выгораживаешь! Этот ваш учитель утвержденный план под корень срывает, а ты за него по глупости на себя наговариваешь. Это, говорит, троцкистская вылазка чистой воды. Вот оно куда повернуло!.. Роман Василич, христом-богом прошу: давай замнем меж собой это дело. И Николаю Ивановичу не говори; чего человека до время расстраивать. Авось всё и уляжется, утрясется; нам бы ведь первого дождичка только дождаться, — град, и шабаш! И в банк заходил, намекнул этому — старикашке-то. Разорался, ногами затопал! Говорю ему спокойненько так: на кого кричишь-то? Знаю, мол, кто и сколько возил. Всё знаю. Подействовало. Дал адресок записать домашний, — дело понятное! Все ведь люди, Роман Василич, и каждому пить-есть надо. А нам без ссуды — форменная труба. Пока этот хрыч не одумался, свезти бы ему подсвинка?.. А?
Спеленал Артюха Романа Васильевича, по рукам- по ногам опутал. До того дошло — голоса своего не стал подавать председатель, прежде чем со счетоводом не посоветуется. А тому что! Только чаще и чаще акты подсовывает. То бычок-трехлеток ногу сломал, то поросят подсосных матка порвала. Козырем ходит Артюха по Верхней улице. Галифе себе справил, сапоги хромовые.
Замечать стали соседи и то: курится по ночам беловатый дымок над трубой Улитиной избушки. В окнах огня не видно, а дымок идет. Не спится вдове, конечно, дело не молодое. Может, рубахи выпаривает?..
Андрон не ошибся в надеждах своих на сына Фроловны: дня три посидел парень дома, да и то не без дела — крылечко подремонтировал, дымоход наверху перебрал, а потом вечерком завернул во двор к бригадиру.
— Дело у меня к тебе, дядя Андрон.
— Выкладывай.
— Дал бы ты нам дней на десять плотника настоящего.
— Кому это вам?
— Нам — комсомольцам. В протоколе у нас записано: «Силами молодежи построить на скотном дворе водогрейку». Пока рожь не поспела, срубили бы.
— Дело.
Поскреб Андрон за ухом. Где плотника взять? Один вместе с Карпом Даниловичем телеги к уборке готовит, двое на бригадном гумне привод к молотилке конной налаживают, решета к веялке им же перетянуть велено, в овине сруб заменить. А что, если Петруху Пенина, Егоркиного отца? Лодырь старик, пьяница горький, а плотник-то неплохой.
— Ладно, давайте Петруху, — согласился Володька, — мы его подмолодим.
Не откладывая, уговорились, кому камень возить на фундамент, кому за бревнами съездить: добра мало осталось от избы Пашани. Всё рассчитали, разметили. Как с равным, с Володькой Андрон разговаривал, а про себя всё прихваливал парня: глаз у него хозяйский, этот маху не даст, побольше бы их — таких-то. В коровник зашли, и тут нашел, что предложить Володька: вычитал где-то, что в добрых колхозах на скотных дворах проходы глинобитные делают, стоки, а жижу потом — на поля: лучшего удобрения и не придумать. Всё это знал и Андрон, да руки пока не доходили. Конечно, кормушки бы надо из досок поставить, кадушку для каждой коровы. Думал об этом.
— Стало быть, нас, стариков, на буксир берет комсомолия? — полюбопытствовал Андрон в конце разговора.
— Да нет, вы еще в коренных походите, — шуткой ответил Владимир, — мы за пристяжную.
— Пристяжной-то, той, коли знаешь, скоком идти полагается. И шею — дугой.
— Правильно, а коренник — рысью размашистой, только грива полощется на ветру.
— Была, парень, грива, была, — помолчав, сумрачно отозвался Андрон, — а вот заново отрастет ли, не знаю. Тянешься вот, как двужильный… Слыхал небось, рожь еще на корню, яровые в дудку толком не выгнало, а поставки уже расписаны. Урожай-то добрые люди в закромах подсчитывают, а потом уж — куда и сколько.
— Уладится всё, дядя Андрон.
— Когда-то оно еще будет…
На другой день во дворе бывшего лавочника вместе с восходом солнца дружно ударили топоры. Парни здоровые, кипит у них дело в руках. И Петруха тут же, рубаха мокрая к лопаткам прилипла. К вечеру до верхних подушек в окнах подняли сруб, косяки вставили. И не как-нибудь — по всем правилам: на мох положили бревна, переводы новые вытесали. За неделю поставили дом, перегородили его на три части, в одной половине печь заложили на два котла, ведер по двадцать в каждом. За котлами пришлось председателю посылать подводу на станцию. В МТС труб раздобыли и прямо из водогрейки коленом провели в коровник — не таскать бы ведрами через двор. И от колодца такую же трубу проложили, и насос поставили. Тут уж Карп Данилович подсобил комсомольцам: желоба, краны приделал.
Дарья ходила повеселевшая, словно лет десять с плеч своих сбросила: в зиму теперь теплое пойло будет коровам, а если еще пол наберут в стойлах, как Нюшка сказала, да бочки у каждой кормушки поставят — не коровник будет, а загляденье. Доярок бы еще постоянных, ну да не всё вдруг. И за это не знала Дарья, как благодарить Романа Васильевича, а на Володьку смотрела с нескрываемой завистью: вот бы Мишка таким был! Да нет, верно говорят в народе: от худого семени не жди доброго племени. Второй месяц доходит, как в другой раз сбежал из дому Мишка, и думать о нем не хотелось.
Видела Дарья и то — Нюшка Екимова глаз не спускает с Володьки. И она тут же, с париями работает. Правда, толк от — нее невелик, да на нее глядя, каждому хочется и бревно подхватить половчей, и топором ударить посноровистей. Славная дочка выросла у Екима, веселая, голос звонкий, заливистый. И парни с ней не смеют охальничать. Это за последние годы на спад пошло: и песен похабных не слышно, и драк меньше стало, — комсомол, одно слово. И чего бы не быть с ними Мишке?..
Закончили парни водогрейку да в тот же день, с топорами на плечах, в правленье: заявить председателю о новом своем намерении — потягаться силами с Каменкой.
— С константиновскими и нефедовскими комсомольцами у нас полная договоренность, — говорил за всех Владимир, — немного времени потребуется, чтобы запруду поставить. И из Тозлара помогут.
— А кто сваи бить будет, мост наводить? Настоящих-то мастеров голым лозунгом, пожалуй, не прошибешь, — вставил свое замечание Артюха, — им ведь наличность потребуется. Где ее взять?
— Потому и пришли к председателю, — не глядя на счетовода, продолжал Дымов. — Знаем, что с наличностью не густо. Раньше-то обходились без денег?
По дворам собирали — где бревно, где доску, а теперь три колхоза вокруг этой мельницы. Неужели на станцию, за сорок-то верст, каждый свой мешок повезет?
— В том-то и дело, что раньше помочью всё это называлось: хозяин выставит миру первача пару ведер, барана в котел, — веселись, мужики!
— Вы бы, товарищ Гришин, оставили эту «веселость», — посоветовал счетоводу Федор Капустин, — мы ведь не с вами разговариваем.
Председатель постучал легонечко по столу, просительно посмотрел на Артюху.
— Мы вот что хотели бы от вас, Роман Васильевич, — снова начал Владимир: переговорить бы вам самому с председателями соседних артелей. Два-три человека погоду в колхозе не делают. Остальное берем на себя. В народе нехватки не будет: наших восемь парней, из Нефедовки — десять да человек пятнадцать константиновских, — сила! Хворост рубить девчат заставим, камень — тут же, в яру. Загодя всё это подвезли бы к плотине, а землю потом уж, на лошадях, как за главное примемся.
Говоря это, он развернул на столе председателя лист плотной бумаги:
— Вот они, наши планы: всё тут рассчитано. С Николаем Ивановичем две ночи сидели.
— Ого! — невольно вырвалось у Романа Васильевича. — Да вы, я вижу, Днепрогэс строить удумали!.. Это что же — мост на быках ряжевых, водослив со щитами подъемными? Лихо задумано…
— Строить так строить по-настоящему.
— Такого нам, братцы мои, не осилить, — поразмыслив, проговорил Роман, — время упущено: при всем готовом на забивку одних только свай дней десять уйдет, а через неделю уборка…
— Значит, на станцию, за сорок верст? — не вытерпел снова Федор.