Поэтому уже утром мы въезжали в наш горный лагерь, где предстояло ещё строить шалаши и землянки, чем мы и занимались весь день. Уже на следующий день я начал ощущать все красочные последствия «синдрома отмены» - поначалу была только головная боль, потом наступила общая слабость и апатия, я будто превращался в овощ, изрыгающий при этом не только фигуральную желчь, и «рай в шалаше», который был ранее превращался в «ад в шалаше», а через день меня экстренно вывела из капсулы Таня, чтобы я не захлебнулся в собственных рвотных массах. Это было мерзко и унизительно. Я с трудом доковылял тогда до душа - меня знобило и колотило, я обливался потом, а вода же, которую я обильно пил, быстро выходила обратно. Если же я не пил, полагаясь на капельницу, то меня выворачивало наружу желчью, и что было лучше я так и не понял. Таня всячески старалась снять интоксикацию, вызванную остаточными продуктами распада неведомой мне химии, которую мне всё же вводила капсула, но её попытки были мало эффективны - требовалось просто ждать, и, к слову, Света была уже в курсе того, что мы с Таней делали вид, будто вместе, она это просто приняла как должное, не пытаясь этому помешать. Не знаю, как Света меня выдерживала, ведь при всём этом она всегда была рядом, думаю, что ей было не менее тяжело, чем мне... И то ли мне вдруг сказочно повезло, то ли сработал какой-то защитный механизм - в любом случае мне не приходилось участвовать в симуляциях, и я был злым овощем около недели, после которой начал понемногу приходить в себя. Тогда же Света мне и сказала, что полковник Ковачков уже несколько дней просит о встречи. Наши союзники ничего не знали о моём состоянии и думали, что я таким образом даю полковнику помариноваться, рассчитывая на его большую уступчивость. Скрипя зубами, мне пришлось идти на эту аудиенцию, вместе со Светой, разумеется. Где-то посередине между нашим кордоном и военной частью был накрыт стол для переговоров.
— Добрый день, Владимир Васильевич. - поздоровался я с ним, подходя к столу.
— Добрый, Виктор Алексеевич, но был бы ещё добрее, если бы вы меня не мурыжили столько дней, а потом бы ещё и не опаздывали. Это как минимум не красиво.
— Прошу прощения, были очень важные дела.
— Весьма неприятные судя по вашему виду... Перейду сразу к сути. Чего вы хотите и зачем напали на нас?
— Хочу только спокойствия и безопасности для нас, а напали мы в ответ на действия ваших солдат.
— Мы не в школе, чтобы говорить друг другу «ты первый начал». Какова была цель вашего нападения и чего вы хотите сейчас этой блокадой?
— Не согласен. Это принципиальный вопрос, без которого я не представляю дальнейший разговор, так как он прямо зависит от вашего личного участия в произошедших событиях.
— Я отдал приказ о нападении после вашей второй атаки на моих людей и потерю нескольких единиц БТР.
— Первый раз я убил ваших дезертиров за грабёж, попытку насильственных действий и принуждение к самоубийству в целях избежания попадания в их грязные лапы. Затем ваш отряд напал на наших «челноков», когда они возвращались из Города, вынудив нас контратаковать. Далее я уже за непосредственные насильственные действия сексуального характера перебил ещё один ваш отряд уже после вашего штурма нашего лагеря.
— Я не был в курсе подобного развития конфликта. Я накажу виновных, надеюсь вас это удовлетворит.
— Вполне. Вот теперь мы можем и продолжать в более добродушной обстановке. Итак, моя цель - полное нивелирование угрозы в лице вашей части.
— Я могу дать слово офицера, что не стану отдавать приказ о нападении...