—Позвольте нарушить тишину, гражданин медиатор! Спрашивает Рокуда Бонни. А почему у него на голове светящиеся на кончиках рога? У обычных клыпалачей — насколько понимаю, для гибридизации вы выбрали этот вид ящеров — они отсутствуют, — сидевшая с краю судья-унопеланка привстала, чтобы получше рассмотреть Ойзина.
— Полагаю, это побочный эффект Субстанции. В плохо освещённых помещениях рога флуоресцируют, а при использовании способностей становятся концентраторами вещества, помогая Ойзину сосредоточиться.
— Любопытно, — усмехнулся медиатор. — Что ж, настало время поговорить с малышом. Скажи, пожалуйста, как тебя зовут?
Ойзин повернул голову в сторону медиатора. Динамик на шее ожил:
— Ойзин Эцилоки.
Судьи замерли. Потом все почти одновременно что-то записали в проводники.
— Сколько тебе кругов?
— Скоро будет ровно восемь.
— Кто ты такой?
— Ясмафец. Унопелан, как и вы, дяденька.
Медиатор покачал головой.
— Вот чудеса. Гражданин Эцилоки, снимите с него, пожалуйста, ваше устройство. Нам нужно удостовериться, что вы не влияете никоим образом на сознание этого существа...
— Сами вы существа, — буркнул малыш. — А я Ойзин.
— Ишь ты, пострел, — зрачки медиатора сузились. — Прошу приставов включить счётчик колебаний. Несмотря на то, что Ажедаф Эцилоки официально зарегистрирован как преобразователь плазмы, а не повелеватель, мы печально знакомы с тем, как используемые приказы и наводки могут не совпадать с профилем, избранном в училище. Тем более что вы не последний по способностям во всём Ясмафе.
— Не возражаю, — Ажедаф погладил Ойзина по шее. — Прости, малыш, тебе придётся немного помолчать.
Ойзин скрёб когтями по столешнице, пока отец приказами отключал прибор. Без шершавого пластика на шее было непривычно.
— Итак, Ойзин. Расскажи, пожалуйста, чем занимается отец?
Малыш развёл руки в стороны.
— Граждане, вы бы хоть бумагу с карандашом принесли. Каюсь, не обучил мальца языку глухонемых, — Ажедаф смотрел в пол.
— Да, принесите ящеру то, что просят. Никогда не думал, что при мне будут писать «как ящерица лапой», — хихикнула Бонни.
Остальные восемь судей покосились на унопеланку, но поджатые губы выдавали в них согласие с ней.
Все терпеливо ждали, пока Ойзин старательно выводил на бумаге закорючки. Писать он только-только научился.
— Так, посмотрим... — Дасутэф поднёс бумагу ближе к носу. — «Сначала папа просыпается. Потом готовит завтрак. Иногда бывают яйца и лапша с мясом и орешками. Вкусно! А саговая каша похожа на клейстер, к зубам липнет. Потом папа наказывает быть хорошим, прикладывает левую руку к дверям, двери раздвигаются, и он уходит на работу. Его нету долго-долго! На часах так много циферок меняется. Я посчитать не успеваю. Потом папа приходит с работы. Мы снова едим. Потом садится в уголок, достаёт с полки какую-нибудь белую книгу. Они скучные, но папа говорит, что он сам их написал, потому книжки хорошие. А иногда он садится на коврик и включает панель на стене. Или передачи с проводника слушает. Потом идёт спать».
— Что он слушает?
Ойзин быстро нацарапал на листке:
— «Новости. Они очень скучные. Там про политику».
— Кем ты станешь, когда вырастешь?
Тут Ойзин призадумался. Покачался на хвосте, погрыз карандаш, переглянулся с отцом. Ажедаф пожал плечами.
— «Учёным, как и папа!» — прочитал медиатор. — Граждане судьи, вернём динамик малышу?
Судьи синхронно кивнули. Ойзин улыбался, пока Ажедаф надевал кольцо обратно: вот теперь он выболтает всё, что хочет!
— Вижу, малыш, ты сгораешь от нетерпения... Что ты скажешь напоследок?
— Дяденьки, папа хороший. Я правда говорю. Хотите, забирайте меня на опыты, папу не трогайте.
В зале воцарилась тишина. Дасутэф Лекетерни чесал в затылке, листал в проводнике страницы. Наконец, оторвался от экрана:
— Граждане судьи, у вас есть вопросы?
Поднялась Бонни:
— Вы правда уверены, что Ойзин сможет учиться в училище с унопеланами?
— Абсолютно, — Ажедаф скрестил руки на груди. — Я боюсь, конечно, что ребята могут причинить ему вред, но под присмотром учителей у него и волоска... чешуйки с головы не упадёт, я уверен.
— Вы согласны поставить ваш эксперимент на службу науке в дальнейшем? Вести учёт данных? — отозвался другой судья, Клайд.
— Я и так его веду. Конечно.
— Вопросов больше нет? — перебил медиатор. — Тогда прошу проголосовать. Если признаёте виновным, кладёте чёрный камень. Если хотите оправдать — белый.
Судьи по одному подходили к столику в центре. Миска и две кучки камней были спрятаны от чужих взглядов плотными высокими перегородками, так что голосование оставалось анонимным. Первый. Вторая. Третий... Четвёртый... Девятая. Когда судьи вновь заняли свои места, медиатор склонился над столиком. По чёрному лбу побежали волны. Однако морщины быстро разгладились: мнение судей было ясным.
Медиатор взял обе чаши в руки, поднял над головой.
—Что ж, не стоит ребёнка лишать отца. Ажедаф Эцилоки подавляющим большинством голосов, — миска с белыми камнями опустилась вниз, — оправдан по всем пунктам. Прошу покинуть зал.
Судьи сдержанно похлопали, облегченно вздыхая. Им было о чём поговорить на досуге. Дасутэф вежливо попрощался с ними, потом с Ажедафом, а там как ветром сдуло: медиатора ждали ещё в нескольких местах. Весь Ясмаф пока не знал, что в этом зале разобрали уникальное дело. Эцилоки с ужасом думал, какая шумиха поднимется, если хоть крупица осядет в руках журналистов. Но ещё в начале слушания на Ажедафа был наложен запрет о разглашении подробностей дела. У Совета могли быть свои планы на Ойзина, а выше Совета в Конфедерации не было ничего. Весь месяц до слушания Эцилоки общался только со следователями, да и то не в присутствии Ойзина. Сейчас всё кончено. Они свободны.
Ажедаф опустился на колени перед сыном, взял за плечи.
—...Папа, почему ты меня обманывал? — прошептал ящер.
— Не хотел ранить тебя. Я был неправ. В правде жить легче. Да, я виноват, что поддался сиюминутной прихоти много лет назад, но что поделать? Ради такой прихоти, как ты, стоит жить на свете.
Ойзин помолчал, переминаясь с ноги на ногу. Наконец, поднял голову и взглянул в добрые, медного цвета глаза отца:
— Ты всё-таки отдашь меня в училище?
Ажедаф погладил Ойзина по голове. Будущее вновь засияло красками.