—Онбаши здесь?
—Шериф-ага скоро вернется.
—Когда вернется, пусть зайдет ко мне! — приказал бей.
Полицейский вышел.
—Совсем было позабыл, — начал Стефчов, обращаясь к Заманову, который сидел, погрузившись в мрачное раздумье и беспокойно морща лоб; он, видимо, был целиком поглощен какими-то своими темными мыслями и планами.
Вынув из грудного кармана письмо, Стефчов развернул его.
—Что это? — спросил Заманов, очнувшись.
—Письмо Соколова, адресованное в Панагюриште.
—Вот как!
—Должно быть, его уронил их курьер… Я сегодня нашел это письмо у дома тестя.
—Что в нем написано? — быстро спросил Заманов, заглядывая в письмо.
—Оно шифрованное; послано на имя некоего Луки Нейчева. Это простой человек, сапожник в Панагюриште. Он каждую неделю ездит на базар в К. и проезжает через Бяла-Черкву. Но я уверен, что письмо предназначено для кого-то другого, скорей всего — для панагюрского комитета.
—Что это за бумага? — спросил бей с любопытством. Заманов и Стефчов разговаривали по-болгарски, и старик ничего не понял.
Стефчов объяснил ему.
—Читай, читай, посмотрим, — проговорил бей, навострив уши.
Стефчов прочитал следующее:
«Дядя Лука!
Надеюсь, что дома у вас все живы и здоровы и ваша жена уже поправилась; но все-таки пусть принимает те пилюли, которые я ей дал. Как идет у вас торговля? Вот уже две недели, как я тебя не видел, — ты почему-то не заезжал в наши края; надеюсь, что не болезнь помешала тебе приехать. Когда соберешься к нам, купи мне в аптеке Янко белладонны на десять грошей, — у меня вся кончилась. Привет всем домашним.
Соколов».
—Сомнений нет, письмо шифрованное, — проговорил Заманов.
—Переведи его теперь на турецкий язык, — приказал бей.
—В нем как будто нет ничего особенного, но когда разберешься, окажется много подозрительного, — сказал Стефчов, обращаясь к бею, и начал переводить письмо.
—Подожди, — остановил его бей в самом начале, — под «пилюлями» нужно понимать пули!
—Может быть, и пули, — согласился Заманов. Выпустив изо рта клуб дыма, бей горделиво и самодовольно огляделся кругом и опять напряг слух.
Стефчов продолжал переводить письмо.
—Погоди, — снова остановил его бей, — он спрашивает о торговле? Понятно? Значит, он хочет сказать: «Как идет подготовка?..» Мы тоже не лыком шиты!
И бей многозначительно подмигнул Заманову, как бы желая сказать: «Ты не смотри, что Хюсни-бей старик; он хитрая лисица, его не проведешь!»
Стефчов продолжал читать. Когда он дошел до слов: «Надеюсь, что не болезнь помешала тебе приехать», бей опять перебил его.
—Христаки-эфенди, — обратился он к Заманову, — а вот эти места, где говорится о болезни и здоровье, что-то немного туманны. Как ты понимаешь эти слова?
—Я думаю, что под болезнью тут подразумевается здоровье, а под здоровьем болезнь, — важно ответил осведомитель.
Бей задумался, пытаясь сделать вид, что уразумел все значение этого глубокомысленного ответа.
—Теперь все понятно! — проговорил он торжествующе. Когда Кириак вновь взялся за письмо и дошел до слова «белладонна», бей опять прервал его, весело воскликнув:
—Ну, тут он проговорился, — прямо сказал: «дебелая Бона». Значит, и она в их шайке!.. Всякий раз, как я встречаю ее, буйволицу, у меня мелькает мысль, что в этой бабище черти водятся; она что-то замышляет против правительства.
Слова бея относились к бабушке Боне, тучной старухе шестидесяти пяти лет, которая не пропускала ни вечерни, ни утрени и на пути в церковь всегда проходила мимо конака.
Стефчов и Заманов улыбнулись. Они объяснили бею, что речь идет о цветке, из которого приготовляется лекарство.
—Читай, читай дальше, — приказал посрамленный бей. Стефчов продолжал:
—«Привет всем домашним. Соколов»… Все.
—Привет всем домашним! — вскричал бей. — Понятно! Одним словом, в этом письме с самого начала и до конца идет речь о бунте.
—Однако из него нельзя извлечь ничего серьезного, — недовольно заметил Стефчов.
—Да, туманно, довольно-таки туманно, — добавил Заманов.
—Туманно-то оно туманно, — подтвердил бей, — но мы заставим самого доктора растолковать нам то, чего мы не поняли.
—Нет, нам важно понять смысл этих строк теперь же, — проговорил Заманов, пристально всматриваясь в письмо. — Дайте-ка мне его, я узнаю, в чем тут секрет, у меня есть ключ к письмам бунтовщиков…
И он положил письмо за пазуху.
—Старайся, Христаки-эфенди, старайся! — сказал бей. Стефчов откланялся, собравшись уходить.