Десятник убежал.
—Дядя Марин, возьми этого цыгана под стражу! — строго приказал Огнянов одному пожилому повстанцу. Затем обратился к двум другим, помоложе: — Ребята, отведите этих господ — этих вот трусов — на тот конец; разоружите их и караульте до следующего моего приказа!
Четверо разжалованных повстанцев побледнели, но покорно зашагали к месту, где их приказано было держать под стражей.
XXIX. Крещение кровью
Огнянов взволнованно ходил взад и вперед вдоль окопов. Лицо у него осунулось, мрачные мысли избороздили морщинами его лоб.
Он подошел к кучке повстанцев, усердно рывших новый окоп, окинул их невидящим взглядом, не заметив дружелюбно ухмылявшегося ему Рачко, и поднялся на насыпь. Посмотрев в бинокль на восток, он, еще более хмурый, сошел с насыпи и вернулся на прежнее место.
—Что за народ! Что за народ! — бормотал он. Возвратился Марчев.
—Приговорили к смерти! — крикнул он, еле переводя дух.
—Приговор вынесен военным советом?
—Да… Казнить немедленно! — громко проговорил Марчев и добавил что-то еще, но шепотом.
Огнянов удовлетворенно кивнул головой.
Слова Марчева «казнить немедленно» были услышаны многими. Шепотом передавались они от одного к другому и наконец достигли того места, где стояли арестованные.
Они и раньше были бледны, но теперь побелели, как стена.
Наконец-то им стало ясно, что здесь не шутят. Военный совет мгновенно предстал перед ними как что-то ужасное, всесильное и неумолимое, как судьба. Только бог казался им более могущественным.
К Огнянову подошел один из повстанцев.
—Арестованные раскаиваются и молят о прощении, — доложил он.
—Поздно. Приговор уже вынесен, — сухо ответил Огнянов. Немного погодя он властным голосом приказал тому же повстанцу:
—Брайков, возьми с собой Нягула, Благоя и Искрова и отведите этих четверых вон в ту лощину, — там они понесут заслуженную кару. Приговор военного совета должен быть выполнен безоговорочно.
Брайков, смущенный и растерянный, пошел выполнять приказ начальника укрепления.
Ни одного голоса не раздалось в защиту осужденных. Никто не хотел, чтобы его заподозрили в сочувствии трусам. Всякий сознавал, что жизнь его теперь зависит от воли военного совета — этого единственного судьи, приговоры которого не подлежат обжалованию.
Осужденные под конвоем четырех других повстанцев миновали укрепление и по обрыву спустились в лощину.
—Отведите и цыгана туда же! — приказал Огнянов. Потом шепотом дал какое-то распоряжение десятнику, и тот стал спускаться вслед за другими.
Лобным местом было избрано зеленое сырое ущелье, по дну которого тек, журча, ручеек. Склоны ущелья были круты и обрывисты. Укрепление Огнянова возвышалось над ними с западной стороны. Повстанцы столпились над обрывом, чтобы оттуда наблюдать за казнью.
На левом берегу ручья стоял дуб, обожженный ударом молнии и наполовину высохший.
Два повстанца прежде всего подвели к дубу цыгана, сняли с него красный пояс и этим поясом привязали его к стволу.
Ужас сковал уста несчастного. Из его потрескавшихся губи потекла кровь.
Неподалеку, на берегу ручья, стояли четверо осужденных, ожидая своей участи. Животный страх обезобразил их лица. Марчев скомандовал:
—Подвести сюда и этих!
Осужденные двинулись. Трое едва волокли ноги, и конвойным пришлось взять их под мышки, чтобы дотащить до места, указанного десятником.
Марчев выстроил приговоренных в десяти шагах от связанного цыгана. Очевидно, их хотели заставить вблизи смотреть на страшное зрелище лишь затем, чтобы несколько минут спустя они, в свою очередь, послужили таким же зрелищем для столпившихся над обрывом повстанцев.
Осужденных не связали. Но они оцепенели от ужаса, и мысль о бегстве даже не приходила им в голову. Да бежать было бы и невозможно.
Прошла минута гробового молчания.
Но вот Марчев начал громко и торжественно:
—Цыган Мехмед из Клисуры за неоднократные попытки бежать из тюрьмы с гнусной целью служить врагам Болгарии приговорен верховным советом к смертной казни на страх другим таким же предателям! — И, обернувшись к четверым осужденным, скомандовал: — Господа, станьте лицом к Мехмеду…
Они беспрекословно исполнили приказ.
—Дайте каждому по ружью.