—Учитель! — окликнул Огнянова крестьянин лет пятидесяти, родом из Веригова.
Огнянов обернулся.
—Что, дядя Марин?
Крестьянин подал ему листок бумаги, сложенный вчетверо.
—Тебе письмо, — сказал он.
—Кто принес? — спросил Бойчо, прежде чем развернуть листок.
—Иван Боримечка. Он тебя вечером здесь искал, но не нашел и отдал мне это письмо, велел передать тебе, когда ты вернешься.
—Не сказал, от кого?
—От учительницы.
Что-то кольнуло Огнянова в сердце, точно змея укусила. Судорожно скомкав бумагу, он хотел было бросить ее, не читая, но подумал, что это могут заметить, и сунул письмо в карман. И еще быстрее и лихорадочнее заработал лопатой, чтобы заглушить душевную боль и успокоиться.
«Только этого не хватало, — думал он. — Зачем она мне пишет, чего от меня хочет? Скорей бы в бой, навстречу смерти… и все будет кончено».
В эту минуту среди повстанцев поднялся переполох. Все столпились на насыпях перед окопами, устремив глаза на восток.
Огнянов поднял голову и тоже стал всматриваться в обнаженные холмы. Оттуда дальние дозоры подавали сигналы тревоги. В тот же миг раздался ружейный залп — знак того, что замечены крупные силы неприятеля.
Вскоре дозоры начали спешно отступать, крича на бегу:
—Турки!.. Турки идут!.. Видимо-невидимо!.. Произошло замешательство. Защитники укрепления, бледные, растерянные, метались из стороны в сторону.
—По местам! Приказываю! — заревел Огнянов, выхватив свое ружье из общей груды оружия.
Повстанцы очнулись от его крика и заняли места в окопах.
В критические минуты присутствие духа и отвага одного человека магически действуют на массу и подчиняют ее. Тогда командиром становится тот, кто хочет командовать.
С аванпоста прибежало несколько человек. Они задыхались. Огнянов подошел к ним.
—Что вы видели? — спросил он.
—Турки! Идут сюда… Целая орда… не меньше тысячи… Дорога вся почернела от башибузуков…
Огнянов сделал им знак замолчать.
—Стой! — крикнул он в сторону окопов, увидев, что многие, не выдержав, стали вылезать наружу.
—Турок-то тьма-тьмущая, — говорили некоторые, глядя с насыпи вдаль.
—По местам! Все к оружию! — властно скомандовал Бойчо.
Люди снова полезли в окопы.
—Уже видать их!
И в самом деле, вдали, на большой дороге, там, где она огибала пологий холм, показалась голова густой колонны; с каждой минутой колонна все больше и больше вытягивалась, все ползла и ползла вперед, как бесконечно длинная гусеница… То была орда Тосун-бея. Чем ближе она подходила, тем ясней было видно, как она многолюдна… Турки шли по четыре в ряд; три больших знамени и десятка два маленьких флажков — белых, красных, зеленых и других цветов — развевались над колонной. Растянувшись чуть не на два километра, она заполнила собой всю дорогу от Кулы до Бяла-воды.
В рядах повстанцев опять начался переполох. Никто не мог усидеть на месте; все поднимались на ноги, пугливо озираясь.
Только Огнянов кое-как еще сдерживал людей гневным взглядом.
Черная колонна продолжала двигаться по дороге, пока не подошла к укреплению на ружейный выстрел.
Со Зли-дола стража дала по ней несколько залпов из дальнобойных ружей; тотчас же по команде Огнянова дали залп и с его укрепления. Рявкнула пушка. Густой дым окутал насыпи, грохот выстрелов разорвал воздух и эхом отдался в горах.
Несколько турок в передних рядах колонны рухнуло на землю…
В этот миг Огнянов заметил головы трех человек, спускавшихся по дороге к долине Стара-реки. Это были повстанцы, которые, воспользовавшись суматохой, под прикрытием дымовой завесы покидали укрепление. Огнянов каким-то чутьем узнал в этих дезертирах своих соседей, ночью обсуждавших план бегства.
В несколько скачков он добежал до обрыва, нависшего над ущельем. Беглецы шли гуськом по узкой, изрытой ливнями тропинке.
—Назад! Вернитесь, или я вас прикончу! — закричал Огнянов, целясь в них из ружья.
Те обернулись и замерли на месте. Ружья свои они оставили в окопах. Огнянов узнал в одном из дезертиров дьякона Викентия; теперь он был выбрит, одет в повстанческую форму. Несчастный покраснел до ушей от стыда.
Все трое покорно повернули назад.
—Дядя Марин, приведи этих трусов сюда и посади в окоп… Чуть кто пошевельнется, размозжи ему голову.
И Огнянов поспешил снова занять свой пост.
—Эх вы, сукины дети, хоть бы по одному разу выстрелили, для очистки совести, а потом уж улепетывали, — укорял беглецов дядя Марин, конвоируя их к окопу с ружьем, наведенным им в спину.