В то время как доктор сокрушался в одном углу комнаты, а Рада замирала от страха в другим, неожиданно послышались чьи-то тяжелые шаги, поднимавшиеся по лестнице. Очнувшись, доктор насторожился и стал прислушиваться. В такт постукиванию палки по ступенькам шаги медленно приближались, и, наконец, кто-то остановился за дверью. Пришелец запел на один из церковных «гласов» знакомый тропарь Колчо:
— Благослови, господи, праведниц твоих: святейшую Серафиму и кроткую Херувиму; черноокую Софию и белолицую Рипсимию; толстую Магдалину и сухопарую Ирину; госпожу Ровоаму, к чертям эту мадаму…
— Колчо! — крикнул доктор, открывая дверь.
Слепой непринужденно вошел в комнату — он всюду был свой человек.
— Ты из церкви, Колчо?
— Из церкви.
— Видел ты Огнянова? — спросил доктор нетерпеливо.
— Очки мои еще не прибыли из Америки, вот почему я его не видел. Но слышал, что он сидит в кресле перед алтарем рядом с Франговым.
— Колчо, перестань шутить, — остановил его доктор. — Огнянова преследует полиция; его подстерегают у церковных дверей! А он ничего не подозревает. Если его не предупредить — он пропал.
— Иду!
— Умоляю тебя, Колчо! — вскрикнула Рада, ожившая от проблеска надежды.
— Я бы сам пошел, но полиция разыскивает и меня. А ты не вызовешь подозрения. Иди, — сказал доктор.
— За Огнянова я готов и жизнь свою несчастную отдать, если понадобится… Что ему сказать? — спросил слепой живо.
— Скажи ему только: «Все открыто; полиция охраняет выходы из церкви; спасайся как можешь!»— ответил доктор, потом добавил мрачно: — Если только к нему не подослали уже кого-нибудь, чтобы обманом выманить из церкви.
Поняв, что дорого каждое мгновение, Колчо быстро вышел.
XXV. Нелегкое поручение
Колчо спускался по лестнице ощупью, постукивая палкой по ступенькам, но, очутившись во дворе, пошел быстрее и увереннее. Поднявшись на церковную паперть, он остановился возле Шериф-аги и стал шарить у себя по карманам, делая вид, будто ищет платок: он хотел послушать, какие распоряжения будет отдавать онбаши.
— Хасан-ага, — говорил Шериф-ага тихо, — прикажи всем, чтобы смотрели в оба… Если он будет сопротивляться, стреляйте, не ожидая моего приказа…
— Ненко, поди, милок, поскорей позови Графа, то бишь учителя Огнянова… Скажи, что один человек просит его выйти, — сказал какому-то мальчишке полицейский Филчо, которого слепой узнал по голосу.
Колчо, опасаясь, как бы его не опередили, приподнял тяжелый занавес перед главным входом и вошел. Церковь была битком набита молящимися. Хаджи Атанасий заканчивал пение «херувимской», служба подходила к концу. Народу было тьма-тьмущая; в тот день пришло много причастников, служили несколько панихид, поэтому теснота была ужасающая. Пробить себе путь в толпе казалось немыслимым. Колчо затерялся в ней, словно в непролазной чаще леса, темного, как ночь, которая для слепого была вечной. Он чутьем знал, в какую сторону идти; но как пробить эту стену, плотно сбитую из человеческих рук, бедер, грудей, плеч, ног? Мог ли он, хилый и немощный, проложить себе дорогу к самому алтарю, у которого сидел Огнянов? Задача, непосильная и для богатыря! Колчо немного протиснулся вперед, но, быстро обессилев, остановился. Ткнулся направо, ткнулся налево — в кромешной тьме, — но тщетно: стена была непроницаема. Многие даже сердито советовали слепому стоять на месте, если он не хочет, чтобы его задушили или раздавили. Чьи-то железные локти так стиснули его, что ребра у него затрещали. Он уже задыхался. Вот-вот должно было прозвучать: «Со страхом божиим и верою приступите!» — и тогда людской ноток хлынет к дверям и увлечет его за собой. И Огнянов погибнет! А кто знает, может быть, в эту самую минуту мальчик каким-то образом добрался до Бойчо, и тот идет за ним, не подозревая о ловушке. Он мог пройти мимо самого Колчо, задеть его локтем, и Колчо не узнал бы его. Слепой инстинктивно ощупывал всех вокруг в надежде, что мальчик попадется ему под руку. Но вот рука его в самом деле коснулась кого-то, кто явно был еще подростком, и напуганному воображению слепого представилось, будто это и есть тот зловещий посыльный, который пошел вызывать Огнянова. Колчо в исступлении схватил его за руку и потянул к себе, бессознательно и торопливо бормоча: — Это ты, мальчик? Как тебя зовут, мальчик? Постой, мальчик!