—Эх ты, баба! Ребенка нянчишь! — хмуро проговорил он, обращаясь к зятю. — А где та?
Под словом «та» Юрдан подразумевал свою дочь. Генко смутился, — впрочем, смущение было его обычным состоянием, — и пробормотал, запинаясь:
—Она занята, вот я и укачиваю Юрданчо… Велела мне поносить его на руках… У нее дела.
—А она не велит тебе носить ее прялку? — спросил Юрдан, презрительно улыбаясь. — Гина, свари мне чашку кофе! — крикнул он, хотя Гинки не было видно.
—Она месит… месит тесто… она занята, папаша… Вот я и нянчу ребенка… А кофе, кофе… я сам сварю, — вот сейчас пойду, сию минуту. Я знаю, где коробка с кофе и сахар, — залепетал Генко и, положив Юрданчо на колени к дедушке, скрылся из виду.
Младенец кричал пуще прежнего.
Юрдан рассердился. Положив противного крикуна на скамью, он встал и принялся громко звать хозяев:
—Эй, вы!. Куда вы все провалились? Кто к вам пришел — человек или осел?.. Гина, Гина!
—Отец! Добро пожаловать! Как поживаешь, как себя чувствуешь?.. Посмотри, какая прекрасная погода, — хорошо сделал,что вышел погулять! — отозвалась с порога тетка Гинка, веселая, улыбающаяся, в синем переднике.
Рукава ее платья были засучены до локтей, красное лицо щедро припудрено мукой, а зеленая косынка съехала на затылок.В таком виде она была очень недурна собой и вызывала в памяти женские фигуры на жанровых картинах фламандской школы.
—Ты что делаешь? Что это мне рассказывает твой муженек? Что ты вся в муке, словно мельничиха!.. Чашку кофе некому подать! — ворчал старик сердито и властно.
—Ты уж меня прости, отец; и я, видишь ли, взялась за дело… Сейчас сварю тебе кофейку… Генко! Куда ты запропастился? Возьми Юрданчо и положи его в люльку; может, укачаешь!
—Чем же ты занята? Что делаешь? — спросил Юрдан.
—Да вот замесила тесто. Нужно… Что ж, и у нас сердце не камень… Ведь мы честные болгары, — ответила тетка Гинка и громко рассмеялась.
—Какие болгары? Для чего ты месишь тесто? — спросил ее отец, сдвинув брови.
—Для сухарей, отец.
—Для сухарей?
—Ну да! Ведь они нужны будут.
—На что вам сухари? На воды целебные, что ли, собрались? Что это еще за выдумки?
Вместо ответа тетка Гинка расхохоталась.
Юрдан смотрел на нее, очень недовольный. Он не выносил смеха дочери, — слишком уж часто и беспричинно она смеялась: веселая Гинка характером вышла не в отца, который был всегда хмур и угрюм.
Подойдя к старику, Гинка проговорила негромко:
—Кто теперь думает о водах? Мы для другого готовим сухари. Они юнакам понадобятся.
—Каким юнакам? — удивился Юрдан.
—Нашим, болгарским, отец, — когда они пойдут в горы.
—О каких это юнаках ты болтаешь? — осведомился Юрдан, удивляясь все больше и больше.
Гинка подошла к нему еще ближе.
—Для восстания… Комитет заказал, — проговорила она и расхохоталась.
Юрдан подскочил. Он не верил своим ушам.
—Какое восстание? Какой комитет? Для бунта, что ли?
—Для бунта, для бунта!.. Не хотим больше повиноваться этому паршивому султану! — дерзко ответила Гинка и быстро отскочила в сторону, так как отец замахнулся на нее своей длинной трубкой.
Побледнев и дрожа, как лист, от гнева, он закричал во весь голос:
—Ослица, дура безмозглая! II ты бунтовать вздумала? Не нашлось для тебя иголки и прялки, что ты спуталась с разбойниками и бездельниками и кормишь их сухарями?.. Неужто у тебя ни стыда, и и совести нет, сумасшедшая? Она тоже, изволите видеть, не хочет султана! Сука этакая! Что тебе сделал султан? Младенца у тебя отнял или на мозоль тебе наступил? Забросила свой дом и ребенка и собралась свергать султана!.. А ты чего смотришь, разиня? Может, и ты под ее дудку пляшешь, и ты собираешься встать под знамена? — обернулся рассвирепевший Юрдан к зятю, который стоял на пороге, испуганно глядя на тестя.
Генко Гинкин что-то пролепетал и снова скрылся в доме. Гинка ужо была там и торопливо приводила себя в порядок, заметив, что крики ее родителя привлекли к воротам толпу любопытных. Увидев Генко, она схватила туфлю и запустила ее мужу в голову.
—Ах ты, негодяй, зачем ты сказал отцу, что я мешу тесто для сухарей?
Но Генко, преисполненный гордым сознанием своего мужского достоинства, не удостоил ее ответом и, храбро отступив в другую комнату, запер за собой дверь. Установив таким образом преграду между своей спиной и жениной туфлей, он начал язвить:
—Ну-ка, ударь теперь, если сможешь!.. Я твой муж, а ты моя жена!.. Посмотрим, как ты меня ударишь!
Но Гинка его не слышала. Она вышла во двор, так как ее отец, сердитый и расстроенный, был уже за воротами.