Ну скорее же, скорее! Инари-сама наверняка заждалась – на ее лице появилась первая крошечная морщинка, колосья риса шуршат все тревожнее, а другие лисицы нервно переглядываются, прикрывая мордочки веерами – но сегодня дверь в божественный мир почему-то никак не хотела появляться, сколько бы прислужница ни крутилась вокруг! – и маленькая девочка, допоздна засидевшаяся у окна, могла лишь бессильно сжимать кулачки, притоптывая на месте: ну попробуй, попробуй еще раз, Кицунэ-сан!
Пожалуйста, пожалуйста, пусть у тебя все получится! Хочешь, я завтра попрошу у нашего бога-криптомерии, чтобы даровал тебе удачи – я всю свою потрачу, мне не жалко! И пусть дальше смеются в школе, говоря, что «вера в богов – прошлый век», что «парней таким образом уже не завлечешь», а «твоя блохастая лисица, Мако-тян, всего лишь роется в объедках, и рано или поздно ее все равно изловят!». Пусть «случайно» проливают сок на только-только сложенные как следует сидэ, или хихикают над старомодной прической со шпильками в виде сосновых иголок, или не приглашают больше прогуляться по магазинам… ну и что, что она ни разу не согласилась, отговариваясь делами?! Их маленький храм и без того едва сводит концы с концами, надо же хоть чем-нибудь помочь дома!..
В уголках глаз начинает неприятно щипать, и, нахмурившись, девочка что есть силы трет лицо… но тут, видимо, лисица ее замечает – даже в темной комнате можно разглядеть мелькнувшие белые рукава домашней юкаты – и, прижав уши, ныряет под злополучный ящик, точно в воду, а расплывающемуся от слез зрению кажется, будто там что-то сверкнуло в свете фонаря, роем искорок, радужной дымкой… дверь, волшебная дверь все-таки отворилась! А девочка смеется, подпрыгивая от восторга и хлопая в ладоши: у тебя получилось, Кицунэ-сан! У тебя получилось!
И на какое-то время в ее крошечном мире вновь все становится хорошо.
* * * * *
Ложь то или правда – не имеет смысла: десятилетней Цукинаги Макото важнее вера в то, что этот мир намного интереснее, чем кажется на первый взгляд.
Что служба в храме важна – важнее прогулок с друзьями, бургеров с колой и нового CD-плеера, на который у ее вечно рассеянного отца никогда не хватит денег.
Что работа жрицы важна – важнее модных причесок, красивых браслетов и симпатичного Коты-куна, с которым еще ни разу не хватило духу заговорить.
Что она сама важна – странная Мако, старомодная Мако, пугающаяся всех углов Мако, что верит в призраков, духов, богов!..
И что живущая под забором лисица в самом деле может оказаться волшебной кицунэ.
3. На исходе дня
Там, на исходе дня, сражались двое,
Средь облаков ведя немой свой разговор:
Там билось сердце пламенно-живое
И яростно рычал кристалл-мотор…
Странное дело, но он ощущал только… спокойствие.
Ни паники. Ни возбуждения. Ни даже ярости, его неизменного энергетика на протяжении всей последней восьмидневки, с того самого Клостом проклятого часа, когда взмыленный гонец прибыл на воздушную базу Сихо, самую дальнюю на южном отроге Пограничных гор, чтобы принести ошеломляющие вести: война закончилась, перемирие, перемирие!
И кто-то плакал. От радости. Или от горя. А кто-то скрипел зубами. И грязно, длинно ругался.
Потому что перемирие, мать вашу и через колено!
Перемирие? После четырех с половиной месяцев боев? После сожженной дотла дозорной крепости – двенадцать – на Черной вершине, после уничтоженного торгового каравана – тридцать один – после одиннадцати сбитых самолетов – Дверш, Раухо, Локкиль, Маритен, Гоарон… – эти зловонные выродки василиска смеют объявлять о перемирии?!
…Кажется, он все-таки сбился с ритма. Ненадолго. На чуть-чуть, но все же «Альхер-144» под ним дернулся из стороны в сторону, так что пришлось успокоиться и взять себя в руки, чтобы не сварить машине ее кристаллические мозги. Коллету майн Трафту, летчику второго класса, очень повезло – его «партнер» был удивительно спокоен, не склонен к истерикам и, слава Мау-Ра, он не боялся высоты… Локкиль, засранец, ржал как ненормальный, когда узнал, что «Альхер-143», явно слепленный из какой-нибудь столичной проститутки, верещит не своим голосом, едва оторвав колеса от взлетной полосы! – так что не прошло и минуты, как гул внизу выровнялся, а в сознание постучалась невнятная полумысль-полуощущение: «Ты. Порядок?»