Это… раздражало.
На четвертый день путешественники вышли к дорожному тракту, на краю которого оказался небольшой трактир. Менестрель невероятно обрадовался этому, о чем сразу же громко и заявил:
- Горячая ванная! Вино! И нормальная постель! Слава богу! Как же я соскучился по нормальным условиям!
Увидев такое воодушевление, Урд тоже счастливо рассмеялась. Она с любопытсвом оглядывала небольшое здание и лошадей, что выглядывали из небольшой конюшни. Те, уже издалека почуяв зверодевушку, встревожено захрипели и шумно заржали, что ее только восхитило, но не больше.
Франк же настороженно огляделся, пытаясь подметить что-то угрожающее безопасности ему и его спутникам, но снаружи ничего особенного не наблюдалось. Как, впрочем, и внутри.
На деньги менестреля они смогли снять комнату с тремя постелями и заказать плотный ужин и даже бутылку вина – не зря Марр так хотел выпить. Первый этаж трактира представлял собой просторное помещение с крупнокалиберными столами и стульями, высокая стойка с тучным хозяином за ней, да всяческий хлам для антуража – пыльные бутылки, горшки, металлические прутья и кастрюли, какие-то инструменты и орудия труда и даже ломанные-переломанные музыкальные инструменты. Людей в трактире оказалось немного и все были похожими друг на друга, будто путешествовали вместе – мужчины от 30 до 50 лет, с заросшими лицами, уставшими глазами и в пыльной одежде. И ни одной женщины. Но, как не боялся Франк лишнего внимания к присутствию Урд, присутствующие просто мазнули по ней взглядом, у кого-то от любопытства блеснули глаза, да и только. Люди сразу же вернулись к своей трапезе или вину, которое здесь оказалось вполне приличным.
Больший ажиотаж вызвал менестрель, который после одного бокала расчехлил свою домру и после молчаливо согласился трактирщика, тихо и ненавязчиво заиграл и запел. Стихли даже негромкие разговоры – люди прислушались и поощрительно закивали в такт.
Это всё были уставшие и изможденные люди. Такие же путники, как и они. Кто-то, при ближайшем рассмотрении, выглядел хуже, кто-то – лучше. Но ни от одного из них Франк не чувствовал угрозы. И это успокаивало. И он даже позволил себе расслабиться.
Это и сыграло с ним дурную шутку. С того вечера, когда Урд так щедро накормила его своей кровью, он больше не питался. У него случались и более продолжительные перерывы между приемами пищи. Но почему-то в этот раз, расслабившись и отпустив внутреннюю концентрацию и самообладание, он почувствовал неприятное головокружение и даже тошноту.
- Я вашего позволения… Я оставлю вас, - произнес Франк глухо, поднимаясь и слегка покачиваясь.
В глазах вампира помутнело и ему пришлось опереться рукой за стол, чтобы не потерять равновесие. Урд тут же встревоженно вскинулась и тоже встала, чтобы поддержать мужчину, но тот сразу выставил вперед ладонь, останавливая ее.
- Со мной все в порядке, малышка. Не переживай, - сказал он тихо, - Я просто поднимусь в комнату и отдохну. Марр? Позаботься об Урд!
- Конечно! – широко улыбнувшись, менестрель отпустил гриф домры, взял чашу с вином и отсалютовал ею, - Не беспокойся, друг. С нашей леди все будет в порядке!
Франк кивнул и пошел в сторону лестницы, которая вела на второй этаж с комнатами. При этом ему пришлось как следует держать себя в руках, чтобы идти ровно, хотя из-за тумана в голове и глазах он почти ничего не видел. И даже по лестнице шел почти на ощупь, цепко держась за перила. С трудом попав ключом в скважину и открыв дверь, вампир сразу же рухнул на первую попавшуюся постель. Последнее, что он смог сделать – это расстегнуть жакет, ослабить тугую пряжку ремня и выпростать рубаху из-под штанов. Всего несколько секунд – и погрузился в сон. Точнее говоря – в темное и неприятное беспамятство.
Просыпался он с трудом. Его старательно трясли за плечо и даже хлопали по щекам. Потом к пересохшим губам прикоснулось что-то влажное и сладкое и Франк машинально открыл рот, сглатывая. Лишь после этого он смог открыть глаза и кое-как сфокусировать зрение, чтобы через дымку разобрать светлые очертания лица и волос Урд. Еще несколько секунд и он даже смог увидеть и закушенную в беспокойстве губу и расширенные глаза, в уголках которых блеснули слезы.