Это было до безумия обидно! Ведь ей этого было мало!
Даже его ладонь между ее разведенными ногами, мягко поглаживающая и щекочущая самые невообразимые места – и этого ей казалось мало! Хотя были и судороги, и звезды в глазах и полный наслаждения крик, который она не стала сдерживаться – всего этого было до обидного мало!
И все-таки ее неопытное тело утомилось от этих ласк и удовольствия. И она уснула, неожиданно быстро и крепко, словно после длительной пробежки. Но даже во сне она крепко обнимала Франка руками и ногами, будто в тот момент ничего важнее для нее на свете и не было.
На утро менестрель выглядел хмурым, но достаточно удовлетворенным.
Оборотнице было интересно узнать, как прошла его ночь с кухаркой – женщиной далеко не первой свежести, однако добродушной и опрятной, но строгий взгляд Франка заставил ее прикусить язык.
Сам же Марр задорно подмигнул девушке, хотя тут же скривился, будто от боли. А появившемуся перед ним в огромной кружке рассолу от внимательного трактирщика обрадовался как манне небесной.
- Это называется похмельем, моя прекрасная леди, - радостно пояснил мужчина в ответ на недоумевающий взгляд девушки, - Никогда не знал в возлияниях меры, чем и расплачиваюсь каждый раз. Но, надеюсь, ты не в обиде на меня, что оставил вас… наедине?
Воспоминания о ночи заставили щеки Урд вспыхнуть, как маков цвет, и Марр удовлетворенно усмехнулся. Франк угрожающе цокнул и нахмурился. Менестрель не заметил этого. Или же просто сделал вид, что не заметил.
- Крыльями богини обнимет ночь,
И ласки быт отринут прочь.
Поцелуй так робок и так чист –
Почему ты, сладкий, был так быстр? – пропел менестрель с самым невинным и бесхитростным выражением своего воодушевленного после быстро выпитого рассола лица.
Урд не удержалась и захохотала, хотя Франк нахмурился еще больше.
Это было плохой идеей – пойти на поводу своих желаний. Хотя надо отдать ему должное – несмотря на весьма активную реакцию своего тела, вампир ограничился лишь руками и пальцами. Франку, несомненно, польстило то, как открыто и свободно сама оборотница демонстрировала полное ему доверие и готовность дойти до конца. Ее запах – запах не девочки, а вполне себе сформировавшейся женщины, стократ усиленный из-за невероятного возбуждения, оглушал и соблазнял, заставляя желать ее трепетное и неопытное тело до умопомрачения и одновременно – стремиться доставить ей то самое, первозданное и постыдное, наслаждение.
Настоящая оборотница и душой и телом, она не стеснялась своих эмоций. Франку стоило огромных усилий не поддаться соблазну и не взять ее – быстро и страстно. Урд совершенно бесстыдно извивалась, не пыталась прикрыть руками нагое его стараниями тело, демонстрировала упругую, хоть и маленькую грудь с твердыми сосками, раскидывала широко ноги. Здесь даже воображение включать не надо было – небольшая поросль на самом лобке выставляла напоказ абсолютно всё и позволяла рассмотреть всё до всех мельчайших деталей.
Франк чувствовал себя настоящим мучеником, сознательно отказываясь от предлагаемого удовольствия. А сама Урд не скрывала разочарования – она-то была готова пойти до самого конца, только дурак не понял бы этого. А вампир дураком не был.
И потому-то он злился. Очень злился на себя, но не потому, что не дал девушке того, чего она так (да и он сам, честно говоря!) желала, а потому, что все-таки позволил себе лишнего и тем самым только усложнил между ними отношения. А все из-за чего? Из-за своей слабости! А еще совершенно неожиданной ревности, что вспыхнула с удивительной для него силой при виде того, как мило и добродушно они с Марром воркуют! Непонятно, почему он вообще должен был ревновать ее к менестрелю – надо было, наоборот, радоваться, что та переключила свое внимание на кого-то другого!