Вчера № 369 долго сидел около Меридита, рассматривая его так внимательно, как будто бы решал головоломную задачу.
— Так это и есть король? — спросил Безымянный, — обращаясь ко мне, — тот самый король, который мог взять перо и написать: «№ 369 назначается губернатором Гелиополиса» или «№ 369 жалуется графское достоинство» и меня бы сделали губернатором, графом и всем, чем ему угодно. Но он мог взять тоже перо и написать: отвести № 369 на скалу, где совершаются казни и сбросить его вниз головой, с высоты в 500 футов. Вы все это могли сделать?
— Мог, — ответил король улыбаясь.
— Ну, а теперь вы кто?
— И теперь король.
№ 369 засмеялся.
— Выйдите, Ваше Величество, из ямы и загляните еще раз, что сделало небо с землей и Гелиополисом. Груда обломков словно после крушения курьерского поезда. Мы славно разбились на полном ходу. Хвост кометы стер все законы. Вашу власть и мою тюрьму утащила за собой вот та белая штука, что висит над нашими головами.
— И всё-таки я король, — упрямо повторил Меридит.
№ 369 засвистел марш каторжников и звеня кандалами (они у него были гигиенические, новейшего образца) направился к выходу из обрушенной галереи.
Сегодня они спорят о королевской власти с утра. Меридита XVI поддерживает монах и хранитель музея. К Безымянному присоединился сумасшедший Эверт.
— Я из вас выбью эту дурь, — кричал Безымянный. Старый мир сгорел как соломенная плетушка и тут нечего долго разговаривать.
Комета не могла уничтожить истории. Ты был и останешься беглым каторжником, Меридит король, а почтенный отец Винцент обладает благодатью и святостью, которых у него никто и ничто не отнимет.
— Что же тогда по-вашему разрушила комета?
— Стены, только стены. Никакой огонь не может уничтожить старых вечных идей.
— И вечных заблуждений, — хриплым голосом отозвался Эверт.
Они спорили на узкой черной площадке, залитой ярким светом солнца и в своих лохмотьях рядом с грудами, беспорядочно сваленных обломков походили на старьевщиков, которые ссорясь, роятся в груде мусора.
Женщины держатся в стороне. Их две. Младшая девушка Сусанна, дочь богатого сыровара, и проститутка Эльза, служившая в увеселительном заведении синдиката, который захватил всю торговлю публичными женщинами. Сусанна очень красива и даже когда она плачет, сидя на глыбе камня, её крепкое гибкое тело возбуждает чувственность. Все мы за исключением хирурга Эверта хотели ею обладать; она это знала и пугливо сторонилась, когда к ней кто-нибудь из нас подходил, но в её ленивом теле и выражении больших глаз было что-то такое, что противоречило её пугливости и словно кричало:
— Возьмите меня, я хочу отдаться!
И этот немой постоянный призыв девического тела разрушал то, что не могла разрушить своим огнем комета. В нас пробуждался древний человек, не знавший стыда, власти религии и закона; животная страсть овладевала то одним, то другим; и тогда на склоне холма, где мы жили, происходили дикие сцены, во время которых отец Винцент проклинал женщин и призывал небесные кары на нас всех, Сусанну и Эльзу.
— Надо это кончить, — сказал как то вечером № 369. Я беру девушку в жены и дело с концом.
Ольрид поднялся с кучи металлической пыли, принесенной кометой, и отвечал за всех.
— Если ты притронешься к Сусанне, я разобью тебе голову.
Безымянный поднял камень и швырнул его в Ольрида. Камень содрал кожу на щеке и красная струйка потекла по лицу и шее хранителя музея.
— Кровь, — хрипло сказал он, смотря на красные пальцы, которыми вытер щеку и серое лицо его разом стало бледным.
— Я сильнее вас и беру эту девушку, — повторил Безымянный, и медленно направился в ту сторону, где сидела Сусанна. Его большая голова с длинными спутанными волосами, бронзовое крепкое тело, прикрытое лохмотьями арестантской куртки и блестящая цепь из металлических колец на грязных босых ногах до мельчайшей подробности освещалась красным светом кометы, которая вся видна была в широком отверстии галереи. Казалось, мы сидим в огромной кузнице с черными каменными стенами и в открытом горне плавятся груды металла.
— Остановись, — крикнул Эверт в голосе сумасшедшего ученого слышалась такая власть, что № 369 обернулся и ждал. — Эта женщина станет матерью и её дети будут создавать новый мир на развалинах старого…
— Я буду патриархом, — с усмешкой ответил № 369. Эверт взял Безымянного за голую волосатую руку.
— Ты не уйдешь, пока я не скажу всего.
— Говори и все-таки она будет моей женой, я так хочу, слышите вы, все, я так хочу!
Безымянный заложил руки за спину и стал около черной скалы с таким видом, как будто ему было решительно все равно, что скажут Эверт и все другие.
— Кто из нас более всего достоин быть отцом новых людей? — Ученый вопросительно посмотрел на кучку людей, жавшихся друг к другу у входа галереи. — Вы король, последний потомок рода, истории которого все знают. Отец слабоумный, дед пьяница, развратник, прадед страдал религиозным помешательством. Можете ли вы быть мужем этой последней женщины старого мира и первой в мире будущего? Вы принесете весь рой тяжелых видений тяготевших над мыслью и чувством людей.
Король молчал.
— Ольрид, хранитель королевского музея — слабое вялое тело. — Подойдите ближе. Наклоните голову. Вот так! — Тонкие пальцы Эверта быстро двигались по маленькой голове Ольрида.
— Отсутствие воображения… Скучный бледный мозг. Я написал десять томов о памятниках древности, обиженным голосом сказал хранитель королевского музея.
— У вас у самого голова древнего типа… Лобные доли совершенно не развиты. Вам бывает иногда страшно Ольрид!
— Страшно, чего?
— Ну, вы сами не знаете, и в этом все дело. Надвигается темная опасность, вы боитесь неба, короля, темноты; чувствуете себя таким маленьким, как муравей, заблудившийся в вековом лесу.
— Да, это бывает.
— Первобытный животный страх. Ужас, самое древнее из всех чувств, он разрастается у корней жизни и только разум его побеждает. Тени ночи бегут от солнца.
— Теперь Винцент.
— Что такое Винцент?! — гневно закричал монах. — Ты не смеешь касаться меня, потому что тобой владеет диавол. Я прокляну тебя и когда мы все отправимся в небесную обитель, ты будешь один прятаться в норах на этой проклятой обгоревшей земле, освещенной адским красным пламенем. Я не хочу этой девушки, хотя демон меня соблазняет.
— Теперь Энрио Витторино, — обратился Эверт ко мне. — Литератор, 37 лет. Неврастения на почве наследственного алкоголизма (я описываю эту сцену со всевозможной точностью в виду её важности для будущих поколений, но ради справедливости должен заметить, что по отношению ко мне Эверт заблуждался: пью я очень мало и только иногда, когда нет темы, ищу ее при помощи возбуждающих средств).
— Остается один № 369 или как там его зовут, подойдите сюда.
Черная фигура отделилась от скалы и медленно двинулась к освещенной площадке. — Ну, глухо сказал великан; смотря на Эверта сверху вниз.
— Убийца! — тихо и отчетливо выговорил доктор. Мне показалось, что это короткое слово прокатилось по всем окрестным скалам.
— Мы дрались честно и я не виноват, что у него сломался нож, — также тихо ответил № 369. Возвышая голос он продолжал: — я возьму эту девушку потому, что так хочу! слышите ли все: так я хочу! Мне нет дела до того, что произойдет. Доктор тут осматривает нас как лошадей на племенном заводе. По его словам выходит, что король притащил сюда все: своих слабоумных сумасшедших предков Ольрид — новое издание древнего человека; в голове и теле писателя сидит десяток пьяниц, я убийца. Не верьте этому сумасшедшему: комета сожгла все старье, предков и их могилы. Зачем чорт побери, вы тащите сюда мертвецов, королевские мантии, законы парламенты и даже глупого демона, который состоял при этом мерзком монахе, раскачивающемся между землей и небом как паук в сильный ветер. Я сильнее вас и эта женщина будет моей!