- Как срезанная роза, - пробормотал Костик, - миг – и пшик. Или вечность…
От дворца они поднялись вверх по боковой мраморной лестнице, уходящей за пределы посольского двора, и обнаружили там на гранитном постаменте танк и вечный огонь в чёрной гранитной звезде, и стелу в память о жертвах фашизма.
Это соседство древней и современной истории поразило Костика. Там любовь к женщине, здесь любовь к Родине. А всё проходит через сердце…
В Свято Успенском мужском монастыре их застал сильный дождь.
- Ну, я ни в бога, ни в чёрта давно не верю, но этот монастырь – часть местной истории, так что давай зайдём, - предложила писательница.
И они сходили в монастырь, в церковь, вырубленную в скале, где набожный Костик поставил свечу за здравие матери и за упокой души отца.
- А я вот слышал, - вкрадчиво сказал он, - что за монастырём ещё есть древний пещерный город Чуфут-Кале.
- Есть, - кивнула головой госпожа Альфия.
- Пойдём?
- Вы в эйфории, молодой человек. Окститесь.
Она притопнула своими каблуками. Костик загрустил, но упёрся.
- Там горы.
- Умный в горы не пойдёт. Впрочем, здесь от монастыря – пара километров. Для списанного спортсмена – не расстояние. А я у Пушкина посижу. Недолго.
- А Пушкин – это?
- Кафе напротив ханского дворца. Претендует на то, что сам Александр Сергеевич там чаёвничал. Пару часов посижу, помечтаю. Успеешь?
Костик кивнул и сразу потопал в горы за монастырём, а госпожа Альфия стала осторожно спускаться по мокрому асфальту обратно в старый Бахчисарай…
- И как оно? – едко спросила она его спустя два с половиной часа, когда он, хлюпая водой в кроссовках, вошёл в кафе и тяжело опустился на кожаный диван.
- Мокро, - буркнул он и понюхал чай в чайнике, - имбирный?
- Он.
- Отлично, - и Костик налил себе горячий чай в чашку.
- Долму? – предложила госпожа Альфия.
- Можно.
Они съели по порции голубцов в виноградных листьях и расплатились.
До машины Костик провожал госпожу, держа над ней зонтик.
- Всё же здорово, что у нас есть машина, и не надо тащиться в автобусе.
- Да уж. Только напиться нельзя, - сказал Костик, пристёгиваясь.
- А вам хочется напиться? Вы всерьёз хотите упасть в пучину алкоголизма?
- Чего? В какую пучину?! Смените стиль, дамочка, так уже не говорят и уж тем более не пишут! Кстати, не все алкоголики, кто пьют.
- Таки не надо мне грубить, молодой человек! Это эксклюзивное право моего издателя и спонсора! И вам до него – как до луны пешком, смею заметить.
- Да больно надо. Просто тяпнуть хотел, так всё настроение сбила, - буркнул Костик, - кстати, а чего вы татарка, а говорите, как еврейка из Одессы?
- А с чего ты взял, что я татарка?
- Так, а…
Госпожа Альфия отвернулась к окну.
Это преследовало её с детства. Мать её была татаркой, а отец, по словам бабушки, русским. Им семьёй стать не дали, и мама осталась одна, а потом её быстро выдали замуж, и у крошечной Александры появилось новое имя – Альфия, которое ей выбрал отчим. Отчим был старым и строгим, даже суровым. Он взял молодую жену с ребёнком, как облагодетельствовал, и потом годами попрекал и её, и девочку от неузаконенной связи. Мать тихо терпела и надрывалась на хозяйстве, а Аля рано научилась выпадать из реальности в свой выдуманный мир – мир, в котором были феи, принцы, принцессы, и в котором царила любовь.
Её сочинения учительница читала вслух, а потом отправила готовить стенгазету. Газету с учениками делал Семён Абрамович, старый еврей, учитель русского языка, от которого Аля переняла ряд словечек и вообще любовь к слову…