Когда Агеев почувствовал прикосновение, все тело его вздрогнуло, он чуть не закричал, но прикосновение было мягким, скользящим, и тело расслаблялось под этим прикосновением.
Спиной он почувствовал прикосновение женского тела, он увидел, как руки с ярко-красным маникюром на тонких пальцах скользнули по его груди, почувствовал их прикосновение к животу, бедрам.
Агеев повернулся, и взгляд его встретился с темно-карими глазами. Теперь они не были ироничными, как несколько минут назад. Расширенные зрачки смотрели на него в упор, веки чуть подрагивали. Агеев попытался отвести свои глаза, но не мог, словно парализованный. Он не видел лица, только эти завораживающие глаза.
Под ее прикосновениями низ живота Агеева наливался тяжестью, и все, что происходило с ним этой ночью, начало отходить на задний план, существовали только ее руки и ее глаза.
Глаза приблизились, и он зажмурился, почувствовал прикосновение ее губ к шее, к груди, ее руки скользнули по его ногам.
Агеев вздрогнул, сладкая волна метнулась по телу к голове, ударила и медленно поползла книзу. Агеев вскрикнул, его руки сжали ее плечи. Это все произошло слишком быстро, он хотел еще, попытался притянуть ее тело к себе…
Резкий удар в пах согнул его вдвое, дно ванны предательски скользнуло у него из-под ног, и он бы упал, если бы не ее руки. Агеев опустился на колени, захрипел.
– Кончил? – спокойно спросил женский голос, – Нужно знать меру. Когда яйца отойдут – помоешься и спускайся вниз, кушать. Слышишь меня?
Агеев кивнул.
– Вот и хорошо. А будешь себя хорошо вести – мы продолжим наше знакомство. Только чур, я сверху.
Если нельзя – то очень хочется. Страшно хочется. Безумно. И наоборот, мрачно подумал Гаврилин, не открывая глаз. Если очень чего-нибудь хочется, то этого, естественно нельзя. Гаврилину очень хотелось спать. Чтобы понять, сколько именно ему удалось поспать, нужно было поднять неподъемные веки, а если судить по ощущениям – минут пятнадцать, не больше.
А диванчик казенный, между прочим, так себе. С ярко выраженными пружинами и запашком. Сколько поколений наблюдателей на этом диванчике пытались перехватить немного сна, но их будил на редкость мерзкий зуммер?
Точно, зуммер. Гаврилин разом сел все и попытался открыть глаза. Его разбудил зуммер. На пульте, который он обесточил, согласно инструкции, перед тем как лечь спать. Спать, спать, спать – слово просто замечательное. Если бы не зуммер…
Твою мать, Гаврилин с трудом открыл глаза и подошел к пульту. Ну да, ну да, все огоньки светятся и мигают. Особенно огонек возле телефонной трубки.
– Да! – сказал Гаврилин в трубку и сам восхитился, насколько сонно прозвучал его голос.
– Я вас разбудил, кажется.
– Да, – сказал Гаврилин.
– Это Артем Олегович, – наконец представился голос в трубке.
– Здравствуйте, Артем Олегович, – прийти в состояние субординации Гаврилин смог не сразу, но даже сквозь дремлющий мозг продралась мысль о необходимости сменить тон. Начальство есть начальство даже… Чтоб тебе пусто было, даже в шесть часов утра. Ему удалось проспать не пятнадцать минут, а целый час.
– Вы не могли бы приехать ко мне.
– Прямо сейчас? – Гаврилин сказал и тут же понадеялся, что хамство в голосе было не слишком слышно.
– Нет, что вы. Вечером, около семнадцати, ко мне в кабинет.
Вечером! К семнадцати! Отец родной! Люблю. Это целых десять, нет, одиннадцать часов на личную жизнь.
– Понял, буду в семнадцать ноль-ноль. – А теперь спать и…
– Нам нужно будут поговорить о вашем подопечном.
– Хорошо.
– И поезжайте сейчас домой. – Гаврилин покосился на диван и промолчал.
– Поезжайте, поезжайте, такси уже должно было подъехать к вам. Спокойной ночи.
И пульт выключился. Вот такие пироги. Гаврилин покрутил в руках телефонную трубку, положил ее на место. Пол у них холодный. Гаврилин потратил несколько секунд на то, чтобы осознать, что стоит он на полу босыми ногами. Слишком много информации с утра пораньше. Гаврилин потер лицо. Потряс головой.
Вот что сейчас самое главное? Такси. Гаврилин поискал глазами вешалку со своей курткой и даже было шагнул к ней. Стоп. Порядочные люди сначала обуваются.
Гаврилин сел на диван, сунул ноги в ботинки и медленно завязал шнурки. Голова никакая и во рту мерзкий привкус. Домой. И шляффен, как говорят друзья-немцы. Можно еще немного шнапс дринкен, перед тем как шляффен.