— Я здесь! — громко крикнул он.
Он ждал ответа, он надеялся услышать её голос. Голос Ночной Песни. Но ответом ему была тишина. Он слышал только шум крыльев. Этот птичий дозор беспокоил его. Он прижал ладони к ушам. Откуда раздался голос Ночной Песни? Неужели ему всё это померещилось? Он стоял очень тихо и слушал. Вдруг голос прозвучал снова. Тоненький, жалобный голосок.
Его дочка! Она проснулась и зовёт его. Как он мог оставить её совсем одну в хижине? Зоркий Сокол бросился к деревне. «Скорей назад! — подгонял он себя. — Назад к дочке, к моей светящейся малышке, которая осталась дома одна!» Он снова услышал её испуганный голос и побежал ещё быстрее.
Он выбежал из леса и увидел её. Она стояла на берегу ручья. Её кожа светилась в утренних лучах, птицы вились над её головкой, как живой венок. Его сердце сжалось: она была такая хрупкая, такая беззащитная! Он подошёл к ней, взял её на руки и прижал к груди. Светящаяся крошка, его дочка. Дочка Ночной Песни.
Всё было не так.
Не так, как надо.
Это чувствовалось в утреннем воздухе.
И в кружении птиц.
Они чувствовали это кожей.
И каждой клеточкой тела.
На берегу солёного ручья стоял отец, крепко прижимая к груди маленькую девочку, которая светилась в лучах восходящего солнца. Девочка прижалась к нему, обхватив его руками за шею. Над ними молча кружили птицы.
Наконец он опустил её на землю. Она взяла отца за руку и повела к тому месту, где были следы. Зоркий Сокол сразу узнал их. Это были следы его жены. Но рядом с ними он увидел ещё кое-что, и, увидев это, он отступил на шаг и вскрикнул:
— Нет! Неужели… — Он снова вгляделся в песок и, схватив дочь за руку, прошептал: — Нет… Только не это…
На песке рядом со следами Ночной Песни отчётливо виднелся извилистый отпечаток огромного змеиного тела.
Древний, доисторический лес старше легенд и преданий. Когда-то давным-давно в нём росли гигантские папоротники. Они были так велики, что их острые листья упирались прямо в небо. Когда-то в этом лесу бродили динозавры и мамонты. Но даже в те незапамятные времена, когда море только что отступило от земли к югу и образовало Мексиканский залив, в этом лесу уже жили кошки. О них могли бы поведать деревья, если бы кто-нибудь понимал их язык. Деревья рассказали бы о саблезубых тиграх с клыками острыми, как клинки. Не одну тысячу лет раздавался их грозный рык здесь, в непроходимой чаще. Здесь они охотились, здесь среди папоротников подрастали их тигрята. Саблезубые тигры вымерли, от них остались только окаменелые останки.
На смену им пришли гибкие пантеры, ягуары и длиннохвостые кошки — марги. Теперь их почти не осталось. Они переселились в другие леса, бежали на юг, в Мексику, спасаясь от охотников и браконьеров, которые гонялись за их ценным мехом. Теперь даже рысь встретишь нечасто, не говоря уж о пумах, которые стали в этих местах настоящей редкостью.
Деревья очень скучают по большим кошкам, по ягуарам и пумам. Деревья любят кошек, которые трутся и точат когти об их стволы. Деревьям нравятся острые кошачьи когти и их мягкий мех, им нравится слушать их нежное мурлыканье, когда в жаркий полдень они дремлют, забравшись на толстые ветви.
Ни один зверь не сравнится с этими охотниками.
Теперь здесь, в лесу, промышляла Сабина — праправнучка больших кошек. Сабина-охотница, Сабина-хищница. Точь-в-точь как её клыкастые предки, она выслеживает и загоняет дичь — беспечную птичку или мышку. Она выпрыгивает из засады и вонзает когти в свою жертву — в жирную крысу или скользкую ящерицу. Деревья восхищаются грацией и ловкостью свирепой хищницы Сабины.
Она научилась бесшумно выскальзывать из-под крыльца — так же, как это делала её трёхцветная мама. Она всегда была отличной ученицей и быстро освоила кошачью премудрость. Сабина — серебристая шкурка. Сабина — праправнучка саблезубых тигров.
Сабина стала прекрасной охотницей. Она всегда возвращалась из леса с добычей, но всё-таки ей многого не хватало. Ей не хватало мамы, её тепла, её нежного пушистого живота, на который можно было положить голову и закрыть глаза. Её шершавого языка, которым она вылизывала своей дочке лобик и ушки. Ей не хватало брата, возле которого она могла бы уютно свернуться клубочком и дремать, слушая его мурлыканье. А ещё ей не хватало песни Рейнджера, его грустного собачьего блюза, чистых серебристых нот, которые раздавались в густом, влажном воздухе. Нужно порвать ржавую цепь, которая приковывала Рейнджера к крыльцу. Тогда они вдвоём смогут уйти из покосившегося дома. Уйти от страшного человека. Уйти раз и навсегда, ни разу не оглянувшись.