После полета заходишь в столовую. Ты можешь выпить здесь «положенные» сто граммов, но не всегда и не все прибегают к этому «лекарству». Алкоголь притупляет внимание, снижает ответную реакцию, а для летчика внимание и быстрота реакции — основной фактор, на котором, собственно, и держится летчик. И те, кто этим пренебрегает, перестают быть летчиками. Воздушная стихия не терпит неуважения к себе. Я и раньше не пил это зелье, не пил никто и из моего экипажа, чем я был очень доволен.
Чтобы сохранить боеспособность, приходилось беречь силы и нервы, ограничивать свою жизнь предельно узким кругом: койка, столовая, КП, полет, КП, столовая, койка. Но все равно на отдых времени оставалось очень мало. Днем нужно было осмотреть самолет, иногда после какого-либо ремонта облетать его, проверить действие всех приборов, агрегатов, особенно перед дальними полетами.
С начала августа мы в основном переключились на полеты в западном направлении, но вместе с тем не обделяли своим вниманием и более близкие цели — районы Гжатска, Ржева, Вязьмы, Сычевки, где наблюдалось скопление боевой техники и живой силы врага. Эти цели, несмотря на их второстепенное значение, очень сильно прикрывались зенитным огнем и истребителями противника.
По-прежнему совершали по два вылета в ночь. Продолжительность каждого полета небольшая, около трех часов, но они были изнурительнее дальних. Прилетаешь с первого полета, зачастую уже с отметинами, пишешь на КП донесение, идешь в столовую попить чаю, чтобы как-то убить время, пока техники готовят самолет ко второму вылету, затем снова, еще не остывший от недавнего напряжения, взлетаешь — и опять в пекло. Налеты спланированы с расчетом на непрерывность бомбового обстрела цели.
Небо испещрено лучами прожекторов, стреляют зенитки всех калибров, и на внезапность тут надеяться не приходится. Высота тоже не спасает, так как некоторые зенитные снаряды взрываются значительно выше потолка нашего самолета.
Не баловала нас и погода. Лето было на редкость холодным, дождливым, иногда даже град выпадал. Такая погода никого не радует, тем более летчиков.
Однажды мы получили задание бомбить дальнюю цель. Погода скверная, небо на западе покрыто какой-то размытой облачностью, не предвещающей ничего хорошего. Сразу после взлета пошли на набор высоты в облаках. Земли не видно, измерить скорость и направление ветра невозможно.
Летели очень долго и всё в облаках. По расчету скоро уже должна быть и цель, но ничего под собой не видим, наугад летим дальше. Начали понемногу снижаться, но признаки обледенения заставили прекратить снижение. Наконец заметили просвет в облаках. Показалась земля. Кое-как снизились в этом «окне». Ориентиров никаких. Одно несомненно — залетели глубоко в тыл врага. По радио просим у командования разрешения бомбить другую, не основную цель. С аэродрома ответили согласием.
Стали искать цель. Наконец заметили железнодорожную линию и какую-то маленькую станцию. Стоят два грузовых эшелона. Хоть плохонький, но все-таки объект. Сбросили бомбы и буквально винтом пошли на набор высоты. Самолет облегчен и на высоту идет хорошо. Сунулись на восток — обледенение, но деваться некуда, продолжаем полет в облаках. Обледенение становится всё интенсивнее, и вот уже самолет не набирает высоту, а снижается. От наросшего льда оборвалась антенна, связь с землей прекратилась.
Летим на восток по расчету. Внезапно облака кончились, как обрезанные, небо чистое, видна земля, но никаких характерных ориентиров. Спустились до 500 метров. Куда идти? Штурман утверждает, что до нашего аэродрома еще далеко. Прошу Васю Максимова настроиться на радиомаяк. Оказывается, маяк прослушивается хорошо. Определили, что находимся на линии, пересекающей Москву (а значит, и наш аэродром) с запада на восток. Теперь остается уточнить, где на этой линии находимся мы: западнее или восточнее радиомаяка. Радиомаяк показывает — восточнее. Решаю повернуть на запад. А штурман настаивает на продолжении полета на восток. За всю мою летную практику впервые возникли разногласия в экипаже. Сложность заключается еще в том, что радиомаяк прослушивает только радист, передает нам его данные на словах, а мы, пользуясь картой, определяем местонахождение.
Штурман в радиосредства не верит (что поделаешь, такое встречалось на первом этапе войны!), тем более не верит в позывные радиомаяка, которые надо принимать с чужого слуха, и не хочет даже смотреть на карту, где нарисован круг радиомаяка. Разворачиваю свою карту. По карте всё правильно, мы восточнее Москвы. Поворачиваю на запад.