В эти дни полк облетела радостная весть. Приказом Верховного Главнокомандующего нашему 748-му полку авиации дальнего действия присвоено высокое звание Гвардейского, а всему личному составу — звание гвардейцев. Отныне полк будет именоваться 2-м гвардейским, а к званию каждого военнослужащего добавлялось слово «гвардии». Гвардии рядовой, гвардии сержант, гвардии подполковник… Высокая честь для каждого из нас.
А 11 сентября 1942 года состоялось торжественное вручение полку гвардейского знамени. Член Военного совета дивизионный комиссар Г. Г. Гурьянов поздравил нас и пожелал всему личному составу новых побед во славу Родины. Комиссар торжественно передает знамя исполняющему обязанности командира полка майору В. Ф. Тихонову. Коленопреклоненный полк повторяет за своим командиром волнующую клятву гвардейцев.
Затем состоялся парад. Торжественная клятва — мстить врагу за пашу Родину, за погибших в сражениях боевых друзей, за лишения наших семей, детей, стариков, — произнесенная при вручении гвардейского знамени, запомнилась на всю жизнь. Она сопутствовала нам во всех сражениях с ненавистным врагом до самой победы.
Полеты в глубокие тылы фашистской Германии всколыхнули-взбудоражили всю общественность. Малоизвестная доселе авиация дальнего действия приобрела мировую известность. О её деятельности стало известно и нашим союзникам. Авторитет нашей авиации намного вырос в глазах советских людей. Участников полета на Берлин приглашали на предприятия, в учреждения, школы, госпитали. Всем хотелось посмотреть своими глазами на тех, кто дерзнул преодолеть огромное расстояние оккупированной фашистами территории и нанести удар по самому логову врага — Берлину.
Приведу такой случай. 13 сентября намечался отдых, и я отправился в Москву — навестить свою квартиру. Встретил соседа. Он любезно пригласил меня отобедать по месту работы. Я согласился. Зашли в маленькую столовую, и пока сосед хлопотал с заказом, я просматривал газеты. В «Правде» была напечатана корреспонденция о вручении нам гвардейского знамени. Там упоминалась и моя фамилия.
— Посмотри, Григорий Карпыч, о нас пишут, вот и снимок нашего полка.
Сосед стал просматривать газету и, обнаружив там мою фамилию, резко повернувшись, спросил:
— А разве ты летал на Берлин?
— Летал, а что?
— Да чего же ты мне раньше не сказал?
Бросив завтракать, он куда-то исчез. Я позавтракал и снова принялся за газету, по тут возвращается Григорий Карпович и торопливо зовет:
— Пойдем.
— Куда?
— К наркому. Он мне дал задание во что бы то ни стало найти живого летчика, бомбившего Берлин, и привести к нему. «Я хочу, говорит, посмотреть своими глазами, из чего сделаны те смельчаки, которые летали бомбить фашистское логово в то время, когда немец стоит под Москвой».
Заходим в кабинет. Навстречу нам встает и выходит из-за стола Петр Георгиевич Москатов. С приятной улыбкой на лице он подходит ко мне, берет за обе руки и чуть ли не по-гоголевски произносит:
— Ну-ка покажись, какой ты человек, и с чего ты сделан, если бомбил Берлин. Дай взгляну на тебя. Давно я ждал этой минуты.
Я представился уже с непривычным пока новым званием: «Гвардии майор Швец по вашему приказанию явился». Петр Георгиевич усадил меня в кресло и до мельчайших подробностей расспрашивал о жизни, боевой работе, о дальних полетах и особенно о полете на Берлин.
— И сколько же у вас боевых вылетов?
— Следующий будет сотым.
— И все они за линию фронта? — засыпал нарком меня вопросами. — Да ведь вы сидите всегда на пороховой бочке с зажженным фитилем. Неужели вам не страшно?
— Петр Георгиевич! Не страшнее, чем с обнаженной саблей нестись на коне навстречу белякам, у которых в руках тоже обнаженные сабли, как это было у вас в гражданскую.
— Ну, там было гораздо проще, — ответил мой собеседник и на какое-то время замолчал, вошел в себя, видимо, вспоминая какой-то эпизод из своей боевой жизни. Я ему не мешал, затем, как бы очнувшись, он поднял на меня живые глаза.
— Ну вот, а вы говорите, — как бы отвечая на его думы, подытожил я.
— Да, но смена у нас достойная. Вы богаче нас. И силой и духом. Оттого и такие смелые. По-настоящему смелые…
Проводив меня до порога, Петр Георгиевич взял снова мои обе руки в свои, пристально посмотрел мне в глаза и сказал:
— Ну, дорогой мой, желаю быть тебе Героем Советского Союза и надеюсь на встречу уже с Героем.