Приветливо и искренне Шэрон предложила мне зайти и выпить чего-нибудь на сон грядущий. Она вошла первой, зажгла свет, мы разделись, и она повесила плащи.
— Ты пока наливай, — сказала она, указав мне на бар, — а я-пойду переоденусь в домашнее. И сухое. А тебе придется пострадать. Думаю, не захочешь щеголять в моем халате, — засмеялась она своим звонким смехом.
— Обойдется.
Наполнив бокалы, я обошел комнату, удивляясь холодной деловитости современного жилья. Все было по- американски функционально, в соответствии с типовым манхэттенским дизайном. Только спустя некоторое время до меня дошло, чего здесь недоставало. Квартира не имела лица. Это было просто… жилье. Как гостиничный номер.
Я почувствовал, что она наблюдает за мной из затемненного угла комнаты.
— О чем ты думаешь, Дог?
— Давно ты здесь живешь?
— Четыре года. А что?
— Не скажешь, что здесь живет девушка.
Я обернулся. Она вышла из темноты такая прелестная в своей тонкой кофточке, завязанной узлом под грудью, и простенькой юбчонке, колышущейся вокруг стройных ног. Полотенце, завязанное на голове тюрбаном, делало ее похожей на героиню «Тысячи и одной ночи». Сердце у меня екнуло, но я быстро овладел собой.
— Необычное наблюдение. Большинство мужчин этого не замечают. Но ты прав.
Взяв протянутый мной бокал, она удобно устроилась на диване, подобрав под себя ноги, и продолжила с улыбкой:
— Не могу назвать домом квартиру в Манхэттене. Просто я здесь живу. Даже не хочу украшать ее разными женскими безделушками. Предпочитаю подождать.
— Чего?
— Настоящего дома, который будет у меня.
Позвенев льдом в бокале, я пригубил его.
— Да ты положительная девочка. Уже выбрала кого- нибудь?
С лукавой улыбкой она ответила:
— Я уже обручена и могу позволить себе быть положительной.
— Кому-то здорово повезет, котенок.
— Знаю. — Поставив бокал, она встала и медленно подошла ко мне. Подняв руки, она обняла меня за шею, ее повлажневшие губы приоткрылись. — Хочешь, чтобы повезло тебе, Дог?
Поцелуй был необычный. Сначала медленный и легкий, затем он, как магнит, притянул нас друг к другу, потом стал неистовым, растворял ее тело в моем, наполняя меня жаром и безумным желанием. Узел блузки развязался, ее теплая нагота касалась меня, из ее губ вырвался слабый стон.
Когда я ее отстранил, мое дыхание было подозрительно прерывистым, и я ‘с трудом овладел своим голосом.
— Ты обручена, Шэрон. Забыла?
— Бывают моменты, когда я об этом легко забываю.
Я завязал узлом ее кофту.
— Не заставляй меня пыхтеть. А то я начинаю чувствовать себя одним из тех повес, которые околачивались на вечеринке у Уолта. Мне пора идти.
— Если хочешь, можешь остаться.
— Не могу.
— Почему? — она поддразнивала меня своей лукавой улыбкой.
— Со мной нет консервного ножа.
— Я тебе одолжу.
Мы. рассмеялись, и она вынула из шкафа мой плащ.
Дружески поцеловав ее на прощанье, я с глубоким вздохом заглянул в ее огромные глаза.
— Будешь шалить, котенок, получишь по попке.
— Чудесно!
— Я не это имел в виду.
— До завтра? — сказала она.
— До завтра.
Когда я вошел в квартиру Ли, гам грохотала война конца сороковых. Ли лежал на полу с подушкой под головой и пивом в руке, бессмысленно уставившись в телевизор. Рядом стояла переполненная пепельница. Когда я слегка тронул его носком ботинка, он вздрогнул и секунду смотрел на меня, не узнавая, потом пришел в себя.
— Приятель, когда ты движешься, за гобой прямо просека остается.
Подойдя к бару, я налил себе пива.
— А в чем дело?
— Ничего, ничего особенного. Чтобы подобраться к этой куколке Касс, надо готовиться, по крайней мере как к высадке в Нормандии, а тебе понадобилось всего пять минут, чтобы смыться с ней под ручку. Как это тебе удалось, Дог?
— Я воспитанный.
— Не пудри мозги. Не знаю, что у тебя на уме, но все смотрели на тебя, словно на ястреба. Ты оказался в центре внимания. — Он поднялся, покачиваясь. — Звонил Дик Лаген.
— Молодец.
— Говорил о тебе.
— Отлично.
Ли сделал недовольную гримасу и, шатаясь, поплелся к креслу.
— Слушай, Дог, если этот тип что-нибудь затеет, то от него не отвяжешься. Я не все толком понял, но он хочет разнюхать все о тебе и о корпорации Бэрринов.
— Вот как?
— Поэтому шевелись, если ты собираешься что- нибудь предпринять.
Прикончив пиво, я стал раздеваться.
— К чему волноваться?