— Это в доме. А в парке много раз и пробиралась сюда тайком.
— А я выбирался тайком. Вот уж не думал, что кому- то захочется тайком пробираться сюда.
— Для нас это был «дом на холме». Все, кого я знала из ребят, завидовали тем, кто сюда приезжал.
— По мне, так в городе было веселее.
Глядя то на Шэрон, то на меня, Хантер с усмешкой заметил:
— Боюсь, ты всего лишь родился, а не уродился в поместье, Дог. В тебе сильны папашины гены.
— Поэтому мне и жилось веселей, дружище.
— Наш приезд не вызвал у тебя хоть немного ностальгии?
— Ни капли. Для меня это место вовсе не является символом преуспеяния.
— А что является? — Лейланд больше не улыбался, теперь он смотрел на меня глазами законника.
— Я повидал всякого, и лучше и хуже этого.
— Ты азартный игрок, верно?
— Я вряд ли когда блефую, старина.
— Опять неточность. Вряд ли. Неправильное употребление. Думаю, ты хотел сказать редко.
— Я же малограмотный, — ответил я.
Засыпанная гравием подъездная дорога у самого дома была вымощена широкими известняковыми плитами. Я обвел глазами высокое трехэтажное строение с внушительными дорическими колоннами, обрамляющими центральный вход, и на какое-то мгновение вдруг увидел в дверях старика, стоявшего с тростью в руке. Со сжатыми от гнева губами он поджидал меня, чтобы огреть по спине в качестве прелюдии к тому, что ожидало внутри дома. Бледный овал маминого лица виднелся в окне верхнего этажа, вот она закрыла лицо руками, а Альфред и Дэннисон, хихикая, выглядывали из-за высокой дубовой двери, предвкушая развлечение. Девицы были похитрей и не высовывались, но были где-то поблизости, чтобы не пропустить тот момент, когда трость шмякнет по моему заду.
Деду ни разу не удалось заставить меня закричать или заплакать. Я мог позволить себе это. только когда оставался один, и то не от боли, а от унижения, от того, что мне доставалась трепка за Альфредовы грехи. Или Дэн- нисоновы. Или за девчонок.
Видение исчезло. Старик давно почивал в семейной усыпальнице, а матушка на другом кладбище, благопристойно наказанная за грехи молодости. Остальные же и думать забыли о таких мелочах.
Единственный, кто нас встречал, был незнакомый мне дворецкий средних лет.
— Хорошо принимают, — заметил я.
Хантер кивнул и взял свой чемоданчик с бумагами.
— Ты не какая-нибудь знаменитость, да и я всего лишь семейный адвокат, а мисс Касс вообще посторонний человек. Чего же ты ждешь торжественного приема?
— Советник, скажи-ка одну вещь. Меня здесь ждут?
— Конечно, нет, — ответил Лейланд. — Грех лишить себя развлечения.
— Намереваешься извлечь максимум удовольствия, как я понимаю, — заметил я с натянутой улыбкой.
— Правильно понимаешь, Дог. До сих пор мои контакты с семейством нельзя было назвать веселыми. Дай хоть сейчас позабавиться.
Внимательно глядя на нас, Шэрон с сомнением покачала головой:
— Может, мне лучше было бы подождать в машине?
— Котенок, после всех трудов, что ты потратила в детстве, чтобы пробраться сюда, ты заслуживаешь настоящего знакомства с семейством Бэрринов.
Дворецкий по имени Харви принял у нас шляпы и проводил к полированным дверям библиотеки, торжественно отворил их и выступил вперед, чтобы сообщить о нашем прибытии
Казалось, годы опять отступили назад, когда я заглянул в комнату, где семейство всегда собиралось в самые ответственные моменты. Тогда там присутствовали со- всем другие лица, а за письменным столом ручной работы восседал сам Камерон Бэррин.
В голосе нового дворецкого звучали те же почтительные интонации, что и у старины Чарльза, и все головы повернулись на его голос с тем же почти презрительным высокомерием.
— Мистер Лейланд Хантер, мисс Шэрон Касс и мистер Догерон Келли, — объявил Харви.
Забавное зрелище. Черт возьми… есть над чем посмеяться в самом деле! Увидев всех нас сразу, они приготовили снисходительно-доброжелательные улыбки для Хантера, вопросительно-вежливые взгляды в сторону Шэрон, но когда в воздухе повисло мое имя, у них был такой вид, как будто все пятеро разом наложили в штаны.
Дэннисон выпялился на меня из-за своего стола так, что маленькие бусинки его глаз чуть не вылезли на лоб. Альфред, выпрямившись, застыл в кресле, опрокинув на пол пепельницу. Веда, подносившая к губам бокал, замерла и, не зная, что с ним делать, поставила на пол, как какой-нибудь забулдыга в пивнушке. Пэм и Люселла переглянулись с разинутыми ртами и уставились на меня.
Улыбка появилась только на лице Марвина Гейтса, подкаблучного мужа Пэм. Полупьяненький, безукоризненно одетый, как голливудский продюсер старых времен, он поднял бокал в мою сторону.