Со смехом и шутливым отчаянием Шэрон воскликнула:
— Мистер Хантер, вы будто вчера родились. Как вы только могли такое придумать? Неужели вы настолько не разбираетесь в женщинах? У меня нет с собой ни ночной сорочки, ничего, чтобы переодеться…
— Будешь спать в своих подштанниках, — прервал я.
— Ах, ты… — Она стукнула меня по руке и отшибла собственную.
Хантер лукаво наблюдал за нами.
— Все предусмотрено. Все необходимое заказано по телефону и уже доставлено в ваш номер. Надеюсь, вы оцените мой вкус. Мой четкий ум юриста достаточно точно определил ваш размер и набор деликатных принадлежностей.
— Советник, — обратился я к нему с восхищением, — кажется, мне есть чему у тебя поучиться.
— Только в определенных областях, Дог, — ответил Хантер.
Высадив Хантера и шофера Виллиса у гостиницы, мы около часа кружили на машине по Липтону. Городок казался еще прелестнее при лунном свете, который делал незаметной копоть и медленное ветшание зданий. На заводе давно уже не работали в ночную смену, поэтому на улицах было пустынно и только редкие окна светились в жилой части города. У работавшей круглосуточно закусочной стояла патрульная машина, полицейские едва взглянули на нас.
Воспоминания снова нахлынули на меня, но уже не с такой остротой… Утоптанная площадка, где мы играли в футбол, теперь была вся замусорена, но сетка ворот висела на месте, правда вся проржавевшая и провисшая, облепленная занесенными ветром бумажками.
Мы ехали по Третьей улице, когда я обратил внимание Шэрон на старинное здание.
— Похож на дом с привидениями, — сказала она.
— Принадлежал Люси Лонгстрит. Тогда ее звали мадам Люси. Это был единственный публичный дом в городке. Жизнь здесь била ключом, особенно по субботним вечерам.
— А ты откуда знаешь?
Я засмеялся, вспоминая:
— Мальчишки знают все, девочка. Мы, бывало, взбирались на дерево, что росло на заднем дворе, и заглядывали в окна. Век не забуду одну чернявенькую из Питсбурга. Как-то раз она с Мелом Путтичи шуровала в своей громадной бронзовой кровати, да так, что дым стоял коромыслом. Малыш Стэш пришел в такой восторг, что свалился со своей ветки прямо на меня, и мы оба рухнули на землю. Я ему чуть нос не расквасил. Надо же было свалиться в самый интересный момент!
— Дог!
— Чего здесь плохого? Все ребята любопытные. Опять же отличное половое воспитание.
— Наверное, ты сам частенько туда хаживал? — спросила она, поджав губы.
— Да ты что! Правда, я часто выполнял для Люси разные поручения, она всегда давала доллар на чай. Передаешь, бывало, пакет, а в дверях нет-нет да и мелькнет абсолютно голая красотка… если повезет. Чернявая всегда ходила голышом. Хороша!
— Ну и нахал ты!
— Как-то ночью в заведении произошло двойное убийство. С тех пор все изменилось, удача покинула Люси. Она собрала свои чемоданы, набитые деньгами, и подалась на побережье.
— А что с девушками?
— Думаю, все они чинно-благородно повыходили замуж. Не поверишь, но в семейном деле они пользуются потрясающим спросом.
— После такой работы…
— А кому нужна девица? Как сказал один мужик, если она никому не нужна, то мне и подавно.
— Ты у меня сейчас заработаешь пару теплых слов.
— Неужели ты и вправду девица?
— Обещай обращаться со мной осторожно, и сам убедишься.
— Слишком риск велик.
— Возможно.
— Ладно. Я тебе верю на слово.
Мы выехали на окраину Линтона, Шэрон попросила повернуть налево и еще раз налево. Мы въехали в узкий проулок, закончившийся тупиком метров через тридцать. Я развернулся, не понимая, что ей хотелось увидеть, но вдруг фары осветили развалины небольшого домика, полускрытого деревьями… Вместо окон зияли черные дыры, высокий дуб рухнул на крышу крыльца, а большой сук пробил чердачное окно. Труба из красного кирпича развалилась, и ее обломки кучей лежали у основания, почти заросшие бурьяном и травой.
Шэрон едва слышно выдохнула:
— Здесь я жила. Я приезжала сюда однажды. Там, в чулане, все еще стоит мой велосипед. Его совершенно разъела ржавчина.
Кому принадлежит дом?
Она пожала плечами.
— Банку, наверное. Какое-то время висело объявление о продаже, но покупателей не нашлось. Мы с папой провели здесь много славных дней, Дог. Мы никогда не гнались за чем-то особенным, были небогаты, но счастливы.