— Догерон, я не потерплю…
Козыри были у меня, и я прервал ее:
— Ты эти штучки брось, мы уже не дети. Правда, моя задница запомнила те денечки на всю жизнь. И если ты попробуешь умничать, я тебя положу на колено и так отделаю своим ремнем, что у тебя шкура с хвоста слезет. Не все же вам любоваться моей поротой задницей.
— Это уж слишком!
— Открой еще раз рот и увидишь.
Вжавшись в кресло, Веда судорожно вцепилась в подлокотники. Я перевел глаза на Пэм.
— Это и к тебе относится, только тебя я не выпорю, а дам пинка под зад.
Челюсть у нее отвисла, и я видел, как она попыталась сообразить, что бы сказать в ответ, но так ничего и не выдумала.
— Где старина Марвин? Твой муж.
Слова с трудом выходили из нее:
— Уехал… в город.
— Наверное, трахается с бабенкой на заднем сиденье автомобиля. И не осудишь его. От тебя-то ему ничего не перепадает.
Пэм негодующе рванулась вперед в своем кресле, но я продолжил:
— Не дергайся, крошка. Тебе было четырнадцать, когда ты впервые попробовала вкус любви. Именно вкус. Помнишь того жеребца, посыльного?
Сестричка чуть не брякнула в обморок. Залившись краской до корней волос, она беспомощно смотрела на Веду, но и у той на лице было полнейшее изумление. Пэм подняла руку, словно пытаясь меня остановить. Но я уже разошелся.
— Не смущайся, Пэм. Тебе это нравилось. Ты не пропустила ни одного посыльного, пока не нарвалась на нормального парня, который проткнул тебя, как положено, хотя ты визжала как поросенок. А потом сказала, что это я столкнул тебя с заднего крыльца, и мне опять досталось зазря. А все потому, что меня угораздило зайти в прачечную за рубашкой в неподходящий момент.
Веда смотрела на сестру, как будто та была инопланетянкой. Раз уж подвернулся такой удобный момент, я и ей сейчас выдам.
— Веда, детка, не смотри на нее так строго. Помнишь, что было между тобой и гувернанткой, что служила у Форбсов? А с той чернявенькой из твоей школы, гостившей у нас на каникулах? А с художницей, которую нанял дед для отделки дома на Мондо Бич? Так что не пялься на Пэм. Когда я уехал, тебе было семнадцать и ты любила только баб. А как сейчас дела?
Они сидели съежившись, нервно шевеля пальцами рук, сложенных на коленях, и пытаясь изображать оскорбленных матрон, но они знали, что все это правда.
— Утешьтесь, Люселла не лучше. Правда, она честнее. Она любила нормальный секс, но всегда нарывалась на проходимцев, которые женились на деньгах. Но каждый раз у нее хватало ума развестись. Жаль ее. Она еще достаточно молода, чтобы побаловаться сексом время от времени. В отсутствие кавалеров их заменяет выпивка, так что хоть во сне она может утолить свои страсти.
Замолчав, я смотрел на портрет Камерона Бэррина на противоположной стене. Его лицо больше не казалось мне таким свирепым. Если присмотреться, оно даже выглядело обеспокоенным. Подмигнув ему, я подумал про себя, что нет причин для беспокойства — гены Камерона попали в меня прямым путем, а не через его придурка брата.
— Милые дамы, вы разорены.
Пэм прореагировала первой, очень натурально изобразив недоверчивое возмущение:
— Как ты можешь прийти сюда и…
— Уже пришел и говорю, что знаю. Хватит придуриваться. Вы свои акции продали. Скупил их я и помимо них еще кое-что. У меня почти весь контрольный пакет.
У Веды побелели губы. Пэм теребила рукав платья.
— Братишки не знают, что вы без гроша, так ведь? Они молчали.
— Акции Бэрринов упали. Оборудование устарело, здания обветшали, контракты вот-вот от вас уплывут. Вас сносит течением на полузатонувшем бревне, а над вами уже кружат стервятники. А кто стервятники, знаете? Я, Макмиллан и федеральный комитет по недвижимости. Вопрос — кто опередит. Для вас игра окончена. Вы проиграли.
— Дог, — наконец вымолвила Веда, глядя на меня холодными, расчетливыми глазами. — Ты ведь не затем приехал, чтобы оскорблять нас… — Я ухмыльнулся, и она знала почему и чего я жду от нее. Она кивнула головой и добавила — …или высказать нам правду в глаза?
— Не затем, — согласился я.
— Какова же цель?
— Если не хотите оказаться на улице, будете делать то, что я вам скажу.
— Что же это? — выдавила Пэм.
— Пусть Альфи и Дэнни по-прежнему считают, что акции у вас. Условие первое: на правлении вы проголосуете так, как я вам скажу, что бы они ни говорили. Это легкое условие, и если будете хорошо себя вести, возможно, получите часть своих акций обратно. Ясно?
Они пытались сохранить хоть крохи своего викторианского величия, и я заметил, как былое высокомерие к семейному гунну, выскочке мелькнуло у них в глазах. Веда первая выдала себя. И попала прямо в ловушку.