— Слушай, что о тебе разузнал Лаген? — спросила она, когда мы остались одни.
— Сам не знаю.
Мона повернулась так, чтобы никто не видал ее лица, и серьезно уставилась на меня.
— Меня считают старой сплетницей, Дог. Но я была очень недурным репортером, пока не стала писать исключительно ради денег. У Дика что-то есть, и он хочет тебя раздавить.
— Не думай ни о чем, Мона.
— Сынок… я тебе говорю, я была хорошим репортером. Мои люди и сейчас передают мне интересные факты.
— Дик считает, что я был крупным бандитом в Европе.
— А ты был?
— Крупнейшим, детка.
— А сейчас?
— Вышел из игры.
— По-настоящему?
Я кивнул утвердительно.
— А он может это доказать?
— Ни малейшего шанса.
— Малыш, мы с тобой могли бы сочинить настоящую симфонию… на пишущей машинке.
— Не надо. Есть музыка погромче.
— Ив ритме стаккато, полагаю?
— Можно и так сказать. Пойдем присоединимся к гостям, — предложил я.
— Тебе не захочется.
— Почему?
— Там стоят Кросс и Шейла Макмиллан. Он что-то не очень доволен предстоящими съемками.
— А сделать ничего не может.
— Не может, поскольку твои братья одобрили сделку.
Пальцы Моны сжали мою руку.
— Неужели это все ты заварил?
— Служу обществу.
— Песик, с каким удовольствием я бы уложила тебя в постельку рядом с собой.
— Мона, разве я похож на плюшевого мишку?
— Ты почище электродрели!
— Ну, мать, ты даешь!
— Ты родился не в свое время, Дог, ошибся веком.
— Да ты прорицательница!
— Это самое приятное из всего, что я слышала за последнюю неделю. И это чистая правда. А теперь будь паинькой, забирай свою куколку и смывайся отсюда. В нашу сторону смотрит айсберг, и по некоторым приметам это не сулит ничего хорошего.
— Кто это?
— Шейла Макмиллан. Старая кошка вроде меня читает приметы не хуже одного знакомого барбоса.
Сказываются годы. Я устал, мне все надоело, ко всему пропал интерес. Я думал, я свободен, но не могу вырваться. Многие погибли, и я был свидетелем. Я продержался дольше других. Наступает моя последняя игра. За спиной никого, рассчитывать не на кого. Бей, Келли! Твоя очередь, Келли.
— О чем задумался? — спросила Шэрон.
— О том, какого черта ты разгуливаешь голая.
— Я вполне прилично одета по сравнению с дамами на сегодняшнем вечере.
— Да уж нечего сказать, в эту шифоновую ночную рубашку, под которой ни нитки? Весь низ просвечивает.
— Нравится? — поддразнивая, усмехнулась Шэрон.
— Более чем, невинность ты моя.
Шэрон подала мне чашку кофе, положила сахар и добавила молоко. Устроившись напротив меня, она перекинула ногу на ногу и посмотрела смеющимися глазами.
— Сколько у тебя было женщин, Дог?
— Много.
— А невинных?
— Несколько.
— А сколько?
— Будет тебе. Такие вопросы задаешь…
— Ну, приблизительно.
— Дюжина. Я девушками специально не занимаюсь. Чистая случайность.
— Это больно?
— Да я-то почем знаю!
— А они кричат?
Я отхлебнул кофе, обжег рот и полез за сигаретой.
— Они все визжат от восторга, когда я их трахаю. — Может, хоть это угомонит ее ненадолго, подумал я, но нет.
— Я имею в виду в первый раз.
— Нет. Когда девушка оказывается нетронутой, я использую классическую технику. Я в этом деле знаток, и если они и кричат, то только требуя добавки. Больше я тебе ничего не скажу. С какой стати я буду готовить тебя для другого.
— А я тоже знаю разные приемчики.
— Слышал, как ты рассказывала Раулю.
— Ревнуешь?
— С чего это? Дело твое. Что до меня, то я предпочитаю полное взаимопонимание. Почему бы твоему парню не трахнуть тебя, и дело с концом?
— Возможно, он умер, — она сказала это так просто, что мне следовало раньше догадаться.
— В армии?
— Да.
— В загранке?
Шэрон кивнула и глотнула кофе.
— Когда ты его видела в последний раз?
— В тот день, когда он уходил на войну. Мы обручились в этот же день. У нас не было времени, и он дал мне это. — Она подняла руку со своим дешевеньким колечком.
— Прости, малыш.
— Ничего.
— Любила его?
— Я его всегда люблю.
— Письма получала?
— Нет.
— Сколько же ты собираешься его ждать?
— Пока не буду уверена, что он умер.
— Боюсь, у него осталось мало времени, — сказал я, поднимаясь со стула.
— Да, я знаю.
За окном прогремел гром, я подошел и посмотрел вниз, на разбухший город, расползшийся подо мной. Фары прошивали темноту, гудки требовали освободить проезд, а крохотные точки сновали между светофорами, подчиняясь командам «Иди» и «Стой», суетясь, словно мыши, попавшие в бетонный лабиринт города.