— А душ здесь есть?
— Есть, только горячая вода кончилась.
— Говорят, холодная вода угнетающе действует на мужскую физиологию.
— Какой эго дурак тебе сказал? Может, на кого-то и действует, но я как скала.
— Правда?
— Нет, вру. Но если мы будем болтать в том же духе, то затвердею, черт побери.
— Давай вместе примем душ, — предложила Шейла.
Догоревшая сигарета обожгла мне пальцы, и я раздавил окурок каблуком.
— Прости, детка. Я — нахал урожденный, а не из тех, кто доводит себя до такого состояния.
— Не сопротивляйся, Дог. Я тебе говорю, я много думала. Я устала от своих снов.
— Но я ведь не доктор.
— Доктора мне не помогли. Раздевайся.
— Нет.
Кончилось тем, что мы оказались в душе, скользкие от мыльной пены, и она повернулась ко мне спиной, чтобы я потер ее как следует. Когда я надраивал ее пышной от мыла губкой, она, смеясь сквозь пену, сказала:
— Можешь меня сейчас поцеловать, Дог?
Прижав к себе, я поцеловал ее длинным вкусным поцелуем.
— А почему ты не твердеешь? — возмутилась она.
— Не думал, что в этом есть надобность.
— Так-таки и не думал?
— Угу. Давай-ка выключай воду и будем вытираться.
— Трусишка.
— Не вяжись к старику. Нас телесами не проймешь.
Ее руки нежно касались меня, и прожитые годы отлетели далеко-далеко.
— Полегче, милая дама.
— Какой красивый, — сказала она. Выключив воду, она отступила на шаг, чтобы взглянуть на меня. — Он у тебя больше, чем у тех, что в Британском музее.
— Благодарствую, солнышко.
Набросив на нее полотенце, я выбрался из душа. Но она не унималась. Она слегка поцарапала меня пониже спины и все время тормошила, пока я вытирался. Передо' мной мелькало ее смеющееся лицо с сумасшедшинкой в глазах, с прекрасными влажными губами. Когда она снова дотронулась до меня, у нее задрожала вся рука до плеча, а я чуть не взорвался прямо на месте. Но я понимал, что, кроме меня, другого доктора ей не найти.
Она сжала пальцы.
— Твердею изо всех сил, — заверил я.
— Старайся еще.
Надо было не ошибиться во времени.
— Куда вставлять будем, малыш?
Ее словно окатили ледяной водой. Потом к ней вернулась прежняя решимость.
Можно ненавидеть стоматолога. Можно его бояться. Но ведь идешь к нему, когда зуб болит. Оказывается, не так уж и страшно. И ты больше не боишься, не ненавидишь зубного врача. Как все просто на самом деле.
— А ты раньше никогда не купалась в душе с мужчиной? — спросил я.
— Только с Кроссом. Трижды.
Диагноз был мне ясен.
— Вы давно женаты?
— Слишком давно.
— Это не ответ. — Я хотел натянуть трусы, но Шейла остановила меня.
— Не надевай.
— Ну, малыш…
— Я знаю, Дог.
— Что ты знаешь?
— Что ты знаешь. Обо мне. Вижу по твоему лицу.
— Я пытаюсь соблюсти научный подход, лапка.
— Болтай больше! — засмеялась она от души.
Отбросив полотенце, Шейла открыла свое прекрасное тело с высокой крупной грудью и манящим черным треугольником, прикрывающим вход в корень всех зол.
— Хороша? — спросила она.
— Испытываю танталовы муки.
— Давай описывай поподробнее.
Я отвернулся и натянул трусы на свою глупо торчащую палку и набросил майку.
— Иди ты на фиг.
— Почему не хочешь?
Обернувшись, я увидел, что все ее тело ходило ходуном, спазмы перекатывали ее трепещущие мышцы какими-то комками, а по бокам живота дрожали мелкие волны. Но ее глаза пытались сказать мне что-то совсем другое. Взяв Шейлу за руку, я привел ее в темную, заброшенную спальню с огромной старинной кроватью и сбросил свое скудное одеяние. Обняв ее и прижав к себе так, чтобы кожа могла касаться кожи, чтобы она привыкла к первому скользящему прикосновению тел, я спокойно лежал, пока ее мозг не успокоился и не погрузился в естественную анестезию, что я заметил по ее глазам.
Ей ничего не надо было мне говорить. Шейла была права, когда сказала, что я знаю. Часы превращались в минуты, минуты — в мгновения, которые вместили в себя все, чего она была лишена так долго и чего так неясно жаждала, и которые превратились в прекрасную ночь полного изнеможения. Я вслушивался в ее слова, в отчаянный рассказ о бесконечном насилии, и болел ее болью, и ненавидел этот акт вместе с ней, и понимал, как ее тянуло к тому, что она считала отвратительным, но когда в минуту наивысшего наслаждения она неосознанно произнесла имя мужа, я понял, что страшные сны навсегда покинули ее.
Лунный свет падал на лицо Шейлы, отражаясь в ее широко раскрытых и сонных глазах.