– И?
– А там говорится, что нужно проводить суды народные не менее кварталом. Я всего лишь советовал в пределах допустимого.
– Вот слышите! – от крика Фороса у Давиана на мгновение заложило ухо. – Вся его деятельность легальна. Или вы не знаете мнение Генеральной Линии Партии в части проведения народной политики судов? Вы должны знать, что они организуются с учётом лиц, особо почитаемых народом.
– Мне всё равно, – доносится холодная речь комиссара. – Они нарушили закон, значит, подлежат суду, и решение об их виновности вынесет народ.
– «Они»? – недовольно спросил Форос. – Что это всё значит?
Кас ткнул пальцем в Юлю:
– Эта девушка обвиняется в информационном обеспечении лица, который был подвержен процедуре суда с целью избежать народно-судебного преследования. Я вынужден согласовать с народом решение об её осуждении и так же привлечении в качестве обвиняемой.
– Ох, – сделал шаг назад Давиан, как будто его в голову что-то ударило. – Да что же это творится такое?
Карательная машина Директории Коммун ещё не запустила свои жернова юстиции, лишь заслав своего эмиссара, а Давиану уже дурно. Он знает, видел, через что ему предстоит пройти, а поэтому направил все оставшиеся силы, чтобы устоять на ногах.
– Юля… – слабо шепчет Давиан.
Но девушка не отвечает. Кажется, что её глаза остекленели, в них пропал всякий огонь и тяга к жизни. Она холодно и с застывшим омерзительным ужасом смотрит на то, как комиссар достаёт свой планшет, чтобы вбить параметры и информацию для начала голосования.
– Форос… – обращается Давиан, но железное лицо покровителя не способно выразить эмоций, пылающие как нагретые угли глаза веют холодком, а сам иерарх полон горделивого сожаления от того, что его проект не дал народной славы наставнику.
– Пауль… – обращается в истерии безнадёги Давиан, однако с ним встречается прохладная маска безразличия, застывшая на лице, в глазах сияет бездушие, и юноша уже хочет возопить к небу, тихо молвив. – Да чем ты можешь помочь…
Пауль стоит и смотрит на картину происходившего, не видя в ней ничего предосудительного или страшного. В его размышлениях не пробежало не единой мысли, что это плохо, что его друга сейчас осудят и завтра он, возможно, умрёт, только директивное напоминание, вбитое гипнозом – «таков путь всех нечестивых». Лишь холодные установки Партии и никакой человечности.
Тревога. Сильнейший удар кулака тревоги, пришедшийся в самое сердце, настиг совершенно неожиданно Пауля. Паника, от которой никуда нельзя деться, охватила Пауля, и его лицо чуть поморщилось, но в это же время он ощутил странную лёгкость и… свободу мышления. Словно что-то его сковывающее, обременяющее рассудок спало, грохотом души рассеяв пленяющие директивы. На мгновение, по чьей-то могучей воле, гипнотические и психические печати идеологий спали, и Пауль снова смог ощутить потерянную волю.
«Давиан… он же мой друг» – сквозь пелену темнеющего сознания, Пауль помыслил словно пьяный. Машина в его голове истошно завопила, призывая к исполнению законов Директории, и снова и снова цепи идейного послушания пытаются его принудить к покорности, но Пауль продолжает трудный ход мыслей.
«Давиан… что происходит?» – хочет спросить Пауль. – «За что же тебя судят?».
Юноша ощутил слабость, пронизывающую боль, сопротивление всего тела. Партийные установки, втравленные в сознание, взывают к тому, чтобы юноша стоял смирно.
«Я не могу так поступить… Партия… Партия – она мой хозяин и источник всякой правды. Давиан – виновен, значит понесёт наказание».
Взгляд Пауля упал на кобуру комиссара из которой торчит ручка энергического револьвера.
«Нет, ты не будешь этого делать, верный сын Директории» – заголосил осколок сознания, принадлежавший миропорядку Коммун.
Ногу переклинило, и Пауль не может пошевелиться, вместо этого он готовится совершить рывок правой рукой. Немного. Не больше метра до оружия и Паулю должно хватить расстояния
«Давиан мой друг и я не могу поступить иначе».
«А как же Директория? Ты ей служишь, и будь покорен народу! Ты же понимаешь, что тебя постигнет, если ты преступишь народа волю».
«Мой друг… он важнее для меня, чем скопище одурманенных людней, похожих на зверьё».
«Как же жизнь. Если ты не соблюдёшь учение коммунистическое, то тебя ждёт смерть… холодный мрак… вечное забвение и забытье».
«Если я его отвергну, то меня ждёт жизнь… учение о коммунизме – смерть души, смерть человека в человеке… это убийство светлого образа. Я отвергаю всё, что чтит Директория Коммун». – Утвердительно сказал в себе Пауль, мысленно обращаясь к Давиану. – «Ты – мой друг и я не дам тебе пройти через то, что постигло меня».