Неожиданно более могучий и строгий, но в то же время обдувающий израненную душу любовью голос, льющийся изнутри, приказал:
«Ступай и делай»
Кас прекратил делать записи, когда увидел нечто неестественное, поразившее его и одновременно рассеявшее холод в его глазах… страхом. По щекам Пауля побежали горячие слезы и юноша, пользуясь моментом всеобщего замешательства, рванул вперёд, что было силы и насколько его слушалось тело.
– Это невозможно!!! – вскрикнул Форос и от обтянувшей его боязни сделал длинный прыжок назад, с грохотом приземлившись на камень, разбив его на куски. – Никто ещё не смог преодолеть гипнопрограммы и психопечати!!!
Пауль упал на комиссара и с силой схватился за ручку револьвера, одним движением приведя его в боеготовность.
– Ты не пос…
Слова Каса были оборваны трескающим звуком – так сухие энергетические лучи вырвались из дула и прожгли в области сердца пальто и впились в тело жертвы, пронзая его иглами света и жара.
– Народ, – прохрипел комиссар, падая на холодный пол, и конец его жизни ознаменовался под треск энергии, который озарил местность ярко-красными вспышками горячих копий.
Пауль продолжил неумелую стрельбу и быстро поразил охрану, окружившую их. Три помощника комиссара нашли ложе на каменной плитке, так и не поняв, как юноша смог прорваться сквозь свод партийных установок, привитых ему в сознание.
– Пауль, – шагнул к нему навстречу Давиан, и вся его душа заликовала и зарыдала одновременно от славной картины; юноша хотел обнять друга, который на мгновение смог вернуться к жизни.
– Бегите! Уходите! – замахал руками Пауль, грубыми движениями пытаясь их отогнать, конечности его не слушаются, поэтому махание даётся тяжко. – Канализацию! – указал Пауль на дыру у монумента, возле которой спокойно лежит чугунный люк.
Давиан и Юля ринулись туда со всех ног, пока паренёк остался держать оборону. Револьвер испустил десяток трескающих лучей, держа на расстоянии помощников комиссара, ни у кого из которых нет дальнобойного орудия, кроме энергетической одноразовой картечницы, радиус поражения которой пять метров. Площадь такова, что до Пауля метров сорок и юноша удерживает врага на самом краю.
Давиан подбежал к дыре и его тут же обдал неприятный запах нечистот, но нечего морщится и поэтому парень сначала помог спуститься даме и только потом сам собрался погрузиться под землю, но задержался на момент, чтобы запечатлеть в памяти образ того, как Пауль самоотверженно сражается.
Форос старается держаться в стороне, не желая помогать помощникам комиссара, которые попёрли прямо на иглы света. Одного мужчину в серой куртке Пауль расстрелял в грудь, второму прострелил ногу, а третьего поразил прямо в глаз.
Крышка люка оказалась слишком тяжёлой, и Давиану пришлось приложить все усилия, чтобы её подтянуть и в последний момент, когда он готов был скрыться, глаза выхватили славную кончину друга.
– Нет! – прокричал Давиан.
Один из помощников зашёл сзади, пока его товарища расстреливали из остатков заряда и из дула большого, похожего на мушкетон, пистолета вырвались с рокотом и треском не мене двадцати искр. Красные, как небесные огни заката, они яркой вспышкой осветили пространство и разгорячённой массой прошили Пауля.
Юноша дрогнул и подпрыгнул от неожиданности, всё тело ослабело, и он выронил револьвер, став падать. Ещё один выстрел, сделанный из мести, отбросил тело Пауля и тот рухнул на лицо, вконец лишившись жизни и найдя последнее пристанище на плитах площади.
Давиан этого не видел, ибо после первого выстрела он скрылся за люком и стал углубляться в пространства под городом.
Пара оказалась на какой-то полукруглой плите, окаймлённой стальным решетчатым перекрытием, из-за которой доносится журчание и хлюпанье, вместе со зловонными ароматами стоковых вод.
– И что же нам делать, Давиан?
Вопрос Юли прозвучал в полной темноте, которую нечем осветить. Юноша забирается в карман балахона и через секунду слышится щелчок и загорается свет от небольшого фонарика, рассеявшего мрачный покров канализации.
– Даже не знаю, – отвечает юноша, смотря на бетонные стены и холодную каменную плиту, на которой стоит; далее тишину рассеяли слова, отяжелённый меланхолией. – Пауль, он пожертвовал ради того, чтобы мы жили… ох, друг мой… как же его теперь будет не хватать.
– Я понимаю, он был тебе хорошим другом, но ты пойми. Нам нужно выбираться отсюда, так что давай думать, пока за нас не взялись.