– Хорошо-хорошо, наш сладкий, но как задумаешь развлечься и отдохнуть, прошу тебя к нам.
Наконец-то впереди показалась дверь из железа, которой и заканчивается этот длинный путь, на котором на каждом шагу ждёт сумбурное «искусство» или безумные идеи культурного развращения.
Стены, там, где нет светопанелей, изрисованы сумасшедшей символикой, они похожи на картины, доносящиеся из адских глубин. Какие-то почерневшие люди, звериные морды, искажённые в гримасе ненависти и злобы, странные символы, похожие на руны из таинственного языка. Всё это создаёт впечатление присутствия в месте, где томятся души, отмеченные клеймом вечной духовной смерти, где пропадает всякая надежда, а есть лишь злая воля развращённых хозяев.
«Монолит похоти» – подумал про себя Давиан, понимая, что весь город утопает в подобном. Читка похвал и молитвы коммунизму перемежаются с оргиями и расстрелом преступивших закон, слова о высокой духовности партийцев подтверждается их низменным поведением, которое заключено в потреблении и совокуплении, а высшие желания, более тонкие были размыты идеологическими установками. Вся Директория Коммун чтит человеческую похоть как божество, удовлетворяя её всем, чем можно, проводя во имя неё служения и воздавая ей похвальбу, а руководит всем Партия, которая просто рада низведением человека до животного, ибо таким народом управлять куда легче, превратив из него единое монолитное безнравственное образование.
«Коммунизм – не тип высшего развития общества, а момент глубокого падения человека в собственные страсти. Это «Вавилонская башня» человеческой гордыни. Это отречение человека от всего светлого во имя плотских достижений, под видом равенства и свободы». – Подумал Давиан, открывая дверь и ступая дальше, в глубь здания, где его накрыл «творческий припадок».
Стены измалёваны в ярко-красных тонах, от светло-розового до тёмно-багрового цвета всё выкрасилось, примеряя на себя плащ пёстрого безумия. На диване, обтянутым кожей, Давиан увидел, как в танец похотливой страсти пустились две женщины и три мужчины.
Мгновенно парень повернул голову в другую сторону, изнемогая от желания натянуть капюшон. Слева же юноша разглядел, как музыканты наполняют пространство скрипучими и сбивчивыми звуками, которые по чистому недоразумению кто-то назовёт музыкой.
Давиан идёт вперёд, ступая промеж двух длинных столов, на которых разложена еда и стоит вино, а на скатерти и стульях есть следы «возвращённой желудком пищи». Юноша понял, что это не причина передозировки алкоголя, а попытка рисовать «естественными красками человека», а картины эти потом выставляются в музеях, как «идеалы современного искусства.
«Скотство» – думает Давиан, смотря на то, как богема выпивает и пытается дальше практиковаться в потакании своим низменным позывам. Один из местных скульпторов пытается тут же создать изваяние, собирая его из объедков. Другой же, высыпав дорожку из какого-то белого порошка по столу, втянул её носом и громко выдохнул.
«Наркоманы, алкоголики, развратники» – резко думает Давиан, о здешних людях, чувствуя к ним отвращение.
– Сим?! Ты где!? – взывает Давиан, желая поскорее уйти отсюда.
Из-за какого-то угла подался мужчина, на котором набедренная повязка красного цвета, торс же оголён и видно выпирающее пузо, голова же с квадратными очертаниями, лицо же наполнено лёгкостью, а карих глазах пляшет пьяное веселье. Широкие губы разошлись, неся торжество:
– О, у нас тут новый творец! Что же ты желаешь?!
Давиана взяло удивление, его дыхание участилось, а сам он тряхнул головой, резко ей мотнул, думая, что ему показалось.
– Ох-ох! – заголосил Сим, поняв, что пытается понять новый товарищ. – Я вас понимаю, наши эмоции для вас вдиковинку.
– Да. Почему же. Ведь все равны в своей безэмоциальности.
– Но не для Творческих Коммун. Тут эмоции помогают нам выразить нашу творческую волю.
– От вас заждались одного документа, – монотонно говорит Давиан, чувствуя, как отвращение к этому месту терзает его изнутри, горит в его сердце жарким пожаром и его берёт усталость от присутствия здесь. – А вы кто?
– Я Народный Творческий Наставник этой коммуны, – с широкой улыбкой ответил Сим, копаясь в кармане. – Мы даже задумали снять фильм про нашу коммуну в целях просвещения народа о том, как нужно упорствовать в трудах культурных.
«Максимум что вы можете снять, так это порнографию» – сыронизировал Давиан, томясь от ожидания. Сим наконец-то нашёл бумагу и протянул её Давиану и парень её буквально вырвал одним движением, спрятав в свой балахон и уже собираясь уйти был остановлен фразой: