– И сбором пожертвований для Великой Коммунистической Партии. Так, Клан «Красный Коготь» охраняет нас от бандитов, сект и мелких шаек, коих тут развелось немерено.
– А Народная Гвардия?
– Их тут почти нет. «Красный Коготь» взял обязанность нас охранять.
– Хорошо. Вольный трудовой народ – это кто такие?
– Большинство жителей канализаций. Они живут и работают на благо Директории Коммун, поставляя вещи наверх через Общий Склад, в обмен получая некоторые продукты.
– Тут что-то есть? – спросил Давиан, переступая через груду мусора на пути, выстланном сгнившими брёвнами.
– Чего тут только нет. Подземелье выходит к месторождению железа и золотым жилам, а также здесь есть пара рудников с углём. Здешние трудовые коммуны устроили фермы, где под искусственным светом выращивают овощи, да скот разводят.
– Ох, даже не знал. А если восстание? Ведь были попытки?
– Спустят газ и убьют тут всех. А пока люди работают, Партия получает своё, и никто не рвётся испарить жизнь Сверхулья, всё так и останется. То, как и должно быть.
Давиан взирает на окружение и ему становится плохо от того, что он видит. Лачуги, разбитые и перекошенные прямо на земле, которая раньше устилалась бетонными плитами. Их, помимо отряда, незримо сопровождают странные люди в красно-чёрных балахонистых одеждах, с автоматами, обмотанными изолентой, наперевес.
Больше сего юноша видит стариков и пожилых людей, лишённых частей тела или перекошенных по болезни. Они есть соль этого уголка мира, ставший неотъемлемой частью подземного безумия, в которое сбросили тысячи человек, лишь бы народ радовался, что у коммунистической страны всё хорошо и её общество самое здоровое и прогрессивное.
– И они тут построили целый мир? – спросил Давиан, окидывая взглядом множество людей, которые сидят на лавках подле бараков.
– Да.
«Какой безумец сподобился загонять сюда людей?» – в недовольстве спросил Давиан, чувствуя растущий гнев и презрение к Партии. Паулю рядом с ним всё равно на происходящее, ибо его мысли – холодная совокупность системно-мыслительных процессов, направленных
«Насколько сердце должно быть ледяным, а разум пропитан иеалогической отравой, чтобы тех, кто не угоден взгляду народному запечатывать под землёй, выжимать с их работы все соки, да ещё и грозить смертью в любую минуту?».
– С вами всё в порядке? – спросил товарищ Ирэ, когда увидел, как самопроизвольно дёрнулась рука юноши.
– Да, – ответил Давиан, потирая ладонь.
С одной стороны, это место может показаться чуть-чуть свободнее, чуть лучше, чем верхние города Директории Коммун, но это та же самая долина смертной тени, только её обратная сторона. Там, наверху человека ждёт сытость и разврат, а всюду на него будут смотреть сотни глаз и держать его жизнь под абсолютным контролем воли толпы и Партии. Здесь же сытость, комфорт и покой сменяются на тяжкий труд, болезни, а опасностью становится не «полиция идеологии», а банды и секты, голод и чуму.
Отряд медленно подходит к мосту, за которым развернулся рынок. Давиан уже понял, что тут есть что-то на подобии денег, есть даже свои торговцы, но Партия э
То не беспокоит, лишь бы вещи бесперебойно поступали наверх.
– Дяденьки! – послышался звонкий возглас и Давиан увидел, как мимо рядком построек, которые выстроены у сточных каналов, к ним бежит какая-то бледнокожая девочка с золотистыми грязными волосами, чумазым лицом и в каком-то сером испачканном балахоне.
– Пошла вон! – кричит один из солдат и замахивается прикладом.
– Дяденьки, помогите! – кричит девочка и продолжает бежать к отряду, несмотря на то, что на неё уставлены дула дробовиков.
– Народная Гвардия, защитный периметр! – скомандовал командир, и воины выстроились в каре подле двух партийных иерархов, ожидая нападения с любой стороны.
Солдаты позволили девчушке протиснуться меж рядов и обратиться к главе Социалистической Партии, вопящим голосом:
– Помогите! – с криком вырвалось и хныканье, а чумазое лицо грязными солёными линиями расчертили слёзы. – Прошу вас!
– Что у тебя случилось? – с вопросом наклонился и глава СоцПартии. – Чем наша великая Партия может тебе помочь?
– Там… мама… её пл-пло-охо! – с надрывом на слёзы, прокричала девочка и не в силах что-то говорить дальше, ударилась в рёв, прикрыв грязное лицо исхудавшими ладонями, похожими на кости, обтянутые белой кожей.
– Мать говоришь… – задумался партиец.
«Нет-нет-нет! Не смей!» – гнев разлился по мыслям Давиана, его сердце сжалось, боль огненной бурей охватила грудь, слабость прошлась по всему телу, а партиец тем временем продолжал: