– Таким образом, – Кравцов мысленно перекрестился, но лицом не дрогнул. – Дело Краснощекова следует считать грубо сфабрикованной провокацией, имеющей целью компрометацию видного революционера и одного из крупнейших наших деятелей на ниве экономики. Мне, как члену Центрального Комитета, представляется, что вопрос этот можно и должно вынести на рассмотрение партийного съезда. Нет сомнения, что Новая Экономическая Политика принесла стране не только благо, разрешив сложившийся и грозящий самому продолжению Революции кризис, но и создала условия, в которых нестойкие, идейно не выдержанные товарищи идут и будут идти на корыстные преступления. Эту правду мы от членов партии скрывать не можем и не должны. Но у нас есть ОГПУ, Органы юстиции, Военконтроль, наконец, если речь идет о Красной Армии, чтобы бороться с взяточничеством, растратами и иными экономическими преступлениями. Эту борьбу, однако, не следует превращать в компанию, и тем более, не должны пострадать в ней невинные…
"Ну, вот я и заработал себе врага… и не одного".
Ни Сталин, ни Куйбышев, ни Дзержинский содержанием его речи довольны, по-видимому, не были. Но против связки Ленин – Троцкий выступить побоялись. Впрочем, прошло совсем немного времени, и они припомнили Кравцову его активизм. Он об этом, однако, отнюдь не жалел. Сделал доброе дело, – спас хорошего человека – и политику, которую считал верной, спас от одной из первых попыток ее дезавуировать…
Глава 9
Жаркое лето двадцать пятого
Автомобиль пропылил по избитому телегами проселку, свернул на совсем уже ничтожную дорожку, поросшую клочьями травы, бурьяном да крапивой и отчаянно петляющую среди встающих все плотнее деревьев, и въехал в лес. Впрочем, не чащоба, какая-нибудь! Две минуты тарахтения среди зеленоватого полусвета, пронизанного тут и там золотыми лучами, и они выбрались на берег реки.
– Нравится? – Бубнов вылез из машины, оправил рубаху под ремнем, повел плечами. – Хорошо!
– Неплохо. – Хмыкнул в ответ Кравцов.
Он не относился к числу тех русских интеллигентов, кто впадает в раж, едва попав на лоно природы. Более того, он ее – природу эту во всех ее видах и проявления – после восьми лет войны на дух не переносил. Он родился в городе, вырос в Петербурге среди гранита и мостового камня, и если что и предпочитал суровой строгости Северной Столицы, так это милую бестолковицу итальянских городов, проникнутую токами истории и отмеченную аурой любви, тайны и красоты.
Макс оглядел берег, небыструю воду, струившуюся из неоткуда в никуда, и, вытащив из кармана кисет, стал набивать трубку.
– Вопрос о кооптации тебя в ЦК практически решен. На следующем пленуме и проголосуем. – Бубнов неодобрительно глянул на трубку – мол, стоит ли пакостить табачным дымом эдакую-то благодать? – но промолчал.
– Проголосуете, буду. – Пожал плечами Кравцов.
– Да, ты, братец, никак не доволен? – Улыбнулся начальник Политуправления РККА.
– Окстись, Андрей! – По-сталински взмахнул трубкой Макс. – Я что карьерист, какой, чтобы такому делу радоваться? Работы больше станет, ответственности…
– Прав.
– Намекаешь?
– Интересуюсь.
– Спрашивай. – Предложил Макс, закуривая.
С Андреем Бубновым они совершенно неожиданно сошлись и подружились на Украине. И встречались, вроде бы, нечасто, и общались не подолгу, а все равно взаимная симпатия была очевидна. На "ты" перешли сразу, и с тех пор никогда в разговорах не ходили вокруг да около. Спрашивали один другого напрямую, и отвечали друг другу точно так же.
– Твоя позиция в дискуссии о централизации экономики?
– Андрей, нам пока нечего особенно централизовывать. – Макс пыхнул трубкой, еще раз поглядел на воду и перевел взгляд на Бубнова. – Да и эффективность наших – советских – "предпринимателей" оставляет желать лучшего. Ты знаешь, за что меня в двадцать третьем поперли?
– За то, что товарищ Троцкий тебя поддерживал. Ты слишком близко к оппозиции стоял.
– Ну, если так, то скорее уж Ленин меня тогда поддерживал. Как Владимир Ильич слег окончательно, так и поехало… – Вздохнул Макс, вспоминая то время. – Но конкретно, мне Куйбышев дело Краснощекова простить не мог. И понимаешь, я все удивлялся, никак не мог понять, что же он так взъелся на Краснощекова, а заодно и на меня? Ну, лопнуло дело. Ну, оказался человек невиновен. Ну, пусть даже ослабило это компанию против "стяжателей", что с того? А потом разобрался. Это же целая философия, и не на пустом месте, заметь, выросшая. Обвинения против Краснощекова инициировались теми же самыми людьми из наркомфина, что "ушли" его в свое время с должности замнаркома. Они да Госбанк, вот откуда там ножки росли. А дело-то простое, как кавун! Промбанк Александра Михайловича за счет гибкости кредитования привлекал огромные капиталы. Из Америки доллары рекой текли. Эффективность налицо! Внутренние затраты минимальные, нахлебников, почитай, что нет. А в Госбанке? Это, Андрей, называется плохим капиталистическим словом "конкуренция". Только наши товарищи решили соревнований не устраивать, а просто убрать конкурента с дороги, и все. Так проще, но, с другой стороны, они исключительно искренние люди. Они так видят ситуацию. И Куйбышев видит то, что видит: успешная работа Краснощекова – это реклама капиталистических методов хозяйствования, американской модели, и нож острый для противников НЭПа. Просто удар в спину Революции и ее идеалам, понимаешь!
– Допустим. – Спокойно кивнул Бубнов. – Пусть так. Но индустриализацию нам руками нэпманов не провести, это тоже факт, или я чего-то не понимаю?
– Да все ты правильно понимаешь. – Усмехнулся Кравцов. – И я, заметь, с тобой не спорю. Не будут нэпманы проводить нам индустриализацию, сами не будут. Но заметь и другое. За сохранение НЭПа – пусть и в урезанном виде – выступает не только Троцкий, которому сейчас – по уму – следовало бы о судьбах мировой революции радеть, а не о выпечке калачей в Пензе, но и Рыков! Рыков тоже за, потому что одно другому не помеха, если в крайности не впадать. На самом деле мы с помощью НЭПа решили проблему товарного голода. Концессионеры вместе с нэпманами, худо бедно, поднимают из могилы местную промышленность, крестьяне сдают хлеб по государственным закупочным ценам, имея возможность продавать излишки на рынке. Развивается внутренний рынок, почти восстановилась обескровленная войной и Революцией деревня. Кооперация опять же…
– Ликбез только проводить со мной не надо! – улыбнулся Бубнов, являвшийся по совместительству еще и ответственным редактором "Красной звезды". – Я сам это умею.
– А я и не провожу. Я отвечаю на твой вопрос.
– Извини.
– Извиняю. И вот тебе, Андрей, еще один пример. В Северо-западном крае, как и везде, впрочем, года до двадцать третьего через границу только ленивый не ходил. Погранцы с ног сбились, но рельеф местности там – леса и болота – таков, что попытки полностью перекрыть границу – мартышкин труд. Ходили и через Финскую, и через Эстонскую, а там, между прочим, у Пскова и Латышская. И к слову, не одни только контрабандисты. Нелегалы савинковские и кутеповские тоже туда сюда шастали, но это совсем другая история. На Совнаркоме Северной Коммуны сидит Молотов. Ты его по ЦК должен знать.
– Знаю. – Надышавшийся свежим воздухом Бубнов закурил наконец папиросу, и Макс перестал испытывать неловкость, попыхивая своей трубочкой. – Мужик неглупый, въедливый, несколько тяжеловесный, правда, и состоит в близких друзьях Кобы.
– Тем более! – Макс с такой оценкой Молотова согласился. Он уже слышал – и не раз – как за глаза того называют "Чугунной задницей". И сам в Питере насмотрелся, но увидел и другое: Вячеслав не тупой фанатик. Он прагматик, хотя у него и существуют жесткие границы для этого самого прагматизма.
– Тем более! – сказал он Бубнову. – Но именно они, Серебряков и Молотов, пробили в СНК разрешение на "гибкую политику в области приграничной торговли". Считай, монополию внешней торговли отменили для одной отдельно взятой губернии…