Арлекин, Пьеро и Коломбина
1Ах, Пьеро – такой простак!А Арлекин любить мастаки вот эдак и вот таки вот эдак!Коломбину за плечоон хватает горячо,и поцеловав ещев губки напоследок,говорит: чего коснеть,Коломбина!Бузина пошла краснетьи рябина!Лик мой ясен,бел мой торси волос красивый ворстак прекрасен.А Коломбина думает: Пьеро,вы так играли на губной гармонике!Зачем же вы не доблестный герой,а только умоляете и молите?У вас к тому же – серые глаза,и над глазами – серые ресницы…Но Арлекин ее хватает за —за, мягко говоря, за поясницу:и пойдут они в трактир —как не пить вермутс Арлекином такимнеобыкновенным!(Ах, безрадостный Пьеро,бери бумагу и перо,чернила фиолетовые,промокашку розовую:улетело лето,наступила прозав этом самом лучшем из миров:Арлекин Коломбинууволок за куртину,или прям, на перину,ах, Пьеро, Пьеро…)2Арлекин, в графине пусто.Киснет кислая капуста.И давно доел пирогэтот выродок Пьеро.В кружках сохнет пепел, пена.И с похмелья Коломбинапосле давешней возниистерична, черт возьми.Коломбина спит босая(к ней пристроился поэт).Снится ей сажень косаяи какой-нибудь обед.Снятся руки, снятся ноги,заключения врача.И лежит Пьеро убогийу роскошного плеча.3Коломбина, видишь сон? —двух обличий унисон:горечь глаз, горячка руки стыда порочный круг.«Ты прекрасна, Коломбина:хризантема, георгинаили лучше – василек…»Руки вздев и выгнув спину,гаснет свечки фитилек —остается злобный стон.Коломбина, видишь сон? —вот по грудь ты входишь в речку,вот вода покрыла плечи,кто-то машет рукавом,и внезапно – никого:не приемлет больше винпотускневший Арлекин,не толкается в нутронеродившийся Пьеро.Возле берега запискапроплывает близко-близко.По песку бегут следы:Коломбина, это – ты.
Перебив зеркала,в том священнейшем осатаненьи,когда сажа бела,начинают они свое жадное пенье,и всплывают из каверзных вод их слепые тела.И звучит: «Приходина условленный угол с витриной!Ревновать прекрати —порываю я с той паутиной!..»И, ослепнув, прудыпокрываются жадною тиной,и звучит голосоксквозь бесценных мгновений песок:«Из бездонных зеркалмы не зря, мы не зря ускользнулив этот летний провал,где лиловые тени в июле.Позабудем себя —что отрадней такого забвенья…»Но осколки слепят,вновь слепят их до дна на мгновенье.
«He is stark mad who ewer saith
That he been in love an hour».
D. Donne[3]Безумен утверждавший,что он хоть миг любил.Таким безумцем ставши,он лишь любимым был:твоей любовью жил он,владел твоей тоской…А ты – ты не твердилабессмыслицы такой.
«Безоглядна мысли гладь…»
Безоглядна мысли гладь(только боль владеет далью).Вера это – ожиданье:что ж без веры ожидать?Покидая свой подвал(сумрак, запах керосина),слепо погляди на синийнеба летнего провал.
«Пусть останутся в минувшем…»
Пусть останутся в минувшем,когда дни покинут нас,те слова, что наши душипрошептали в первый раз.Если всё на свете – тайна,всё чудовищно случайно —пусть вовеки не подслушатьнашей тайны никому.
«А ты, мой ангел во плоти…»
А ты, мой ангел во плоти,еще за то меня прости,что я тебя – земную —небесной именую.Нельзя ж пред женщиною ведьбезжалостно благоговеть,а ангелов тревожныхжалеть никак не можно.Я не приду к тебе домой —душа твоя и так со мной:таит проникновеньетакое отдаленье.А если не простишь, пойму,что ты осталась в том домуу окружной дороги,где зимы-недотроги.
Вдали от милых днейпечаль всего родней,раз лжет уже воспоминанье,и сердце ошибается в биеньи —вдали от милых днейлишь счастие видней,и, может быть, печаль о нем случайноявляется забытою печалью.
«Уже давно я продал эту книгу…»
Уже давно я продал эту книгу,где говорилось о любви прекрасной,что равносильна вечности и мигу,и счастью чистому, и лжи, и муке крестной.Теперь продать мне нечего, а надо б.И вспомнил я старинного поэта,и все, что им таинственно воспетослепой любви в укор или в награду.
«Я женщину эту люблю, как всегда…»
Я женщину эту люблю, как всегда.Она же, как прежде, как встарь, молода,хоть смотрит больнее, хоть помнит о том,что я ей шептал зацелованным ртом.Я женщину эту люблю, как всегда,хоть вторник сегодня, а завтра – среда,хоть спали до света – да снова темно,хоть, может быть, нет нас на свете давно.