После сырых землянок и боев нам в гостях все нравится. Мы почувствовали семейное тепло и уют. Здесь все просто и хорошо. Так могут сделать только женщины. По всему видно — они здесь хозяева. У нас в полку девушек немного. Главная фигура у нас — летчик. В БАО лее главные работники — хозяйственники: кладовщики, шоферы, связисты, повара, официанты, врачи, медперсонал. И половина из них — женщины. И хозяйничать умеют. Мы, летчики, почти всегда довольны работой нашего тыла; пожалуй, больше довольны, чем организацией и управлением боевыми действиями авиации со стороны наших штабов.
Приходят на память слова из песни: «И девушка наша проходит в шинели, горящей Каховкой идет…» Это про наших матерей — комсомолок гражданской войны. Теперь тяжесть войны легла на их детей. И снова девушки на фронте. Полмиллиона их в армии. И воюют хорошо. Мне приходилось видеть мужчин трусами, и читать о них, и слышать, а вот трусов женщин — не знаю. И будущее поколение будет гордиться своими матерями, как мы гордимся Анкой-пулеметчицей.
Наши новые знакомые — Галя и Дуся — связистки. Девушки грамотные, развитые: одна со средним образованием, другая — со второго курса института. Они усадили нас с Лазаревым между собой. Галя — сержант в черном платье — теперь настоящая раскрасавица смуглянка. Правда, платье немного тесновато, но это только украшает ее, подчеркивая девичью упругость и собранность. По характеру она какая-то спортивно-энергичная и напористая. Ни минуты не может посидеть спокойно. У нее все в непрерывном движении и изменении. И в этом заключается особая красота, красота новизны. Галя ни с того ни с сего ошарашила меня вопросом:
— Скажите, как женщине стать генералом?
— Сначала женщине надо превратиться в мужчину, — шучу я.
Девушка не унимается:
— Я вас спрашиваю серьезно. И вообще, есть ли у нас женщины генералы?
— По-моему, нет.
— — А могут быть?
— Почему бы нет?
— А почему тогда нет?
Я не знаю, что ей ответить, и с серьезным видом советую:
— Напишите об этом Сталину. — Галя обиделась и маленькими своими кулачками, как барабанными палочками, забила по столу:
— Вы уклоняетесь от прямого ответа. И вообще, мужчины всюду захватили управление государствами в свои руки. Если бы женщины были у власти, то они не допустили бы никаких войн.
— Ну, это как сказать, — не согласился я. — Царицы : Екатерина Вторая и грузинская Тамара — женщины, а вели большие войны и были, как гласят источники, «злы и коварны».
В это время кто-то задушевно запел:
Все смолкли. Галя впервые за ужином сидела спокойно, плотно сжав свои пухлые губы. Я жестом приказываю ей петь, и мы оба подхватываем:
Про тебя мне шептали кусты…
После того как песня кончилась, Галя предлагает Дусе спеть «Огонек», но та делает притворно-испуганное лицо:
— Не могу, — и кивает на Лазарева, — мой повелитель не любит, когда я пою.
Дуся — полная противоположность Гали. Хотя ростом такая же невеличка, но в движениях плавна и изящна. В белом платье она. как цветок лилии, до того бела и нежна. Кажется, прикоснись к ней пальцем и оставишь след.
Нам, в своих не первой свежести гимнастерках, не видевших утюга и казавшихся какими-то жеваными, сначала было неловко сидеть рядом с ней. Однако она своей непосредственностью и шутливым кокетством сразу разогнала это чувство, и разговор пошел легко. Незатейливые шутки вызывали искренний смех и душевное сближение. В мягком, тихом голосе Дуси есть что-то чарующе-теплое и повелительное. Ее голоc словно ласкает тебя, и ты невольно подчиняешься ему. Глядя на Дусю и Сергея, сразу можно понять, что она действительно покорила парня. Он, как пай-мальчик, во всем слушается ее. Вот он закурил. Она ласково, но с такой милой обворожительной обидой, какая может быть только у женщин, спрашивает:
— Сережа? а ты знаешь, что одна папироса убивает зайца?
— А зачем ему так много давать курить? — Лазарев словно не понимает цели вопроса, но покорно тушит папиросу и беремся за бутылку вина. Дуся перехватывает его руку осуждающим взглядом:
— Ты хочешь еще выпить?
— По маленькой можно.
Дуся мягко, но уверенно берет у Сергея бутылку и, нахмурив светлые брови, замечает:
— Один древний философ сказал, что опьянение — это добровольное сумасшествие. — И вместо, бутылки ставит стакан чаю. — Тебе, Сереженька, сейчас полезен чай.
— После водки чай не полагается. Да и не очень-то я люблю его, — с деланной басовитостью ворчит Лазарев, взяв стакан чаю.
— Я раньше тоже не любила чай, — шутит Дуся, — дома сахару жалко было, в гостях же накладывала столько, что пить противно. А как лрщпла в армию, здесь норма — хочешь не хочешь, а пей, иначе останешься без чая. И научилась.
Сережа смеется, попивая чаек с шоколадом, не замечая и не слушая никого, кроме Дуси. От грубоватой манеры, с какой он вел себя с девушками раньте, не осталось и следа. Дуся облагородила его, не знавшего настоящей любви. Правда, он, как и все в юности, влюблялся. Но это была только игра в любовь. Теперь он счастлив. Прав мудрец, сказавший, что счастье для старухи в молитве, для волка — в овечке, для влюбленных — в колечке.
Баян заиграл танго. Несколько пар вышли в свободный угол зала, специально отведенный для танцев. Безмолвно, только глазами, Дуся пригласила Сергея и плавно встала. Она, вся белая, нежная, хрупкая, казалась воплощением самой женственности, а он, большой, чуть сутулый, со шрамами от ожогов на лице, являлся олицетворением самого мужества. Противоположности. А какая в них чарующая сила взаимного притяжения! А ведь от Сергея не раз приходилось слышать: любовь на войне только до первого разворота. Напомнить бы ему об этом сейчас!
Но война рождает и нравственное уродство. Постоянное соседство со смертью тревожит всех людей. И куда легче подавить естественный страх перед опасностью отвлечься от суровой действительности разгульной эротикой. Разуму подчиняться всегда труднее, нежели природным чувствам. Сила человека в том и заключается, что он умеет подчиниться разуму и не растворять свои чувства в минутных настроениях. Лазарев стал именно таким. Он на моих глазах превратился из зеленого юнца в зрелого мужчину, командира и… влюбленного. Ему теперь как говорится в стихотворении: