Пышо тяжело вздохнул.
— Одурманили нас, видно, коль пустились мы за тридевять земель, — покачала головой Пышовица, и в глазах ее заблестели слезы.
— Скоро ж ты забыла, жена, что нас с места согнало.
— Не мы одни в беду попали… А тот, помнишь, из Софии, в трактир нас зазывал, все деньгами под носом размахивал и говорил, говорил — прямо заслушаешься…
Пышо поморщился:
— Да что ты, такой человек врать не станет. Из наших он мест, люди помнят, как он в батраках ходил. Важной птицей стал, в аргентинском консульстве служит.
— Дай-то бог, Пышо, а то занесло нас…
Пышо промолчал и устремил взгляд в морскую даль. Так оно и было. Явился тот человек из Софии, всех в селе с ума свел. Все только об Америке толковали. Вокруг него всегда толпились люди, и молодые и старики, спрашивали-переспрашивали, а у него на все находился ответ. Как раз тогда Пышо пришлось особенно туго: денег требовали и банк, и сборщик налогов, и кровосос-трактирщик. Уплыла нива у Злого дола. Несколько дней ходил он сам не свой от горя, слова не мог из себя выдавить. По полям все бродил, часами лежал под грушей на ниве, плакал даже… И решил: если голодать детям, так хоть на чужой стороне. В тот же вечер сказал о своем решении жене. Она заголосила, как на похоронах, запричитала. "Пойми, жена, все одно не прокормим детей без земли". Она притихла, сжав до боли дрожащие пальцы, потом прошептала с непонятной твердостью в голосе: "Хорошо, Пышо, подумай еще раз. Но если ехать, так всем вместе". Долго они сидели молча в темной комнате. Потом она повторила: "Знай — без меня и детей не уедешь!" Назавтра пошел он посоветоваться с чиновником из консульства. Тот весело похлопал Пышо по плечу, заказал для него ракию и заговорил, как по писаному: "Умная у тебя жена, Пышо. В Аргентине семейных посылают в Чако. Знаешь, что такое Чако? Земли в десять раз больше, чем в Болгарии, и все поля, леса. Отведут тебе участок — паши докуда захочешь; скажешь: вот до сих пор — мое. И живи себе да работай. Дочка у тебя не маленькая, да и мальчики года через три-четыре за плугом пойдут. Тогда посмотрите на господина Пышо." — "Земля само собой, — не скрыл своего недоверия Пышо, — но чем работать, на что жить, пока зерно не уродится?" Раскормленный консульский чиновник покрутил вокруг указательного пальца тяжелую золотую цепочку от часов, посмотрел на крестьян, обступивших его стол, и засмеялся: "Америка то, Пышо. Вы здесь из-за пяди земли готовы убить друг друга, а там земля пустует, некому ее обрабатывать. Там правительство не дерет трех шкур с крестьянина, а помогает ему: дает инвентарь, семена, хлеб до того, как снимешь урожай. Конечно, не задаром, потом постепенно надо все выплатить. Государству одно нужно — чтобы в страну приезжали трудолюбивые люди". Как не поверить такому человеку! Зачем ему врать? И все же Пышо долго колебался. Пытался как-то выбраться из беды, советовался с друзьями и стариками. Нелегко отрываться от земли, с которой сросся. Может быть, он так и не решился бы, если бы из их села не собрались ехать в Америку еще несколько семей..
— Э-эх, будь что будет! — сказал вслух Пышо и отвел взгляд от воды. — Только бы добраться и за дело приняться.