— Будь они прокляты, ироды! — выдохнула Чола Потом раздраженно крикнула мужу, не зная, на ком излить свою боль: — Давай же мате! А ты, — обернулась она к сыну, — чего торчишь, как свеча? Садись или убирайся подобру-поздорову!
— Ладно, старая, попей мате! Пусть лучше не рассказывает, если не можешь слушать…
— Еще чего! — опять рассердилась Чола. — Пусть все рассказывает! И как Чоло держался. Хочу знать, исполнил он мой наказ или… — И Чола другим тоном обратилась к гостю: — Что же ты не берешь печенья? Бери, ешь. И рассказывай.
— Исполнил он твой наказ, — тепло сказал Стоян.
— А ты откуда знаешь?
— Знаю… Ведь я тебе сказал, что мои товарищи по камере с вашей улицы. Выдержал Эваристо все испытания, как настоящий пролетарий. Мы вместе в комнате следователя были… Меня бьют, мучают, а его заставляют смотреть, чтобы напугать. Пожелтел парень, как лимон… — Стоян жадно потянул мате и умолк. Стоит ли продолжать?
Но Чола хотела знать все.
— Думал я, что умру, — признался Стоян, — особенно когда выворачивали руки и ноги… Изо всех сил удерживался, чтобы не застонать, сознание потерял. Оставили, наконец, меня в покое, а Эваристо сказали: выбирай — или назовешь коммунистов в своем квартале и выйдешь на волю, или готовься к пыткам пострашнее. Он был как не в себе, и я подумал, что он не выдержит. Но он в ответ на предложение полицейского плюнул в рожу самому главному палачу, лёг на стол и крикнул: "Начинайте, собаки!"
— Вот молодец! — всплеснула — своими большими руками Чола. — И сильно его мучили?
— Выдержал все, как мужчина и коммунист, — избегая отвечать на вопрос, сказал Стоян.
— И ты тоже, жена! — с упреком заметил Арнедо. — Когда Чоло придет, тогда его и расспрашивай.
— Ты помолчи! — вспылила Чола и быстро утерла две слезинки, предательски блеснувшие в уголках ее красивых темно-зеленых глаз. Досадуя, что ее слезы увидели, она крикнула: — Чего уставился? Давай мате!
— А в тюрьме как вы жили? — спросил Арнедо, пытаясь переменить тему.
— В тюрьме Эваристо был для всех примером. Всегда веселый, шутит, смеется… Для каждого доброе слово найдет, рассмешит в самую трудную минуту. Там нас, политических, изолированно держали, кормили плохо. Но мы скоро стали получать передачи с воли — наладили связь с партией. Незнакомые товарищи передавали для нас корзины с фруктами и всякой едой. И лекарства для больных приносили. И все будто бы жена. Пепо передавала или брат Эверисто… Моя "жена" тоже присылала полные корзины, — усмехнулся Стоян, — только не знаю, кто она.
— Значит, заботились о вас! — с облегчением вздохнула Чола. — А когда, говоришь, выпустят Чолу? И наверняка это?
Она смотрела на него с такой мольбой, что Стояну совесть не позволила больше скрывать истину. Но нет, нельзя. Его предупредили — у нее больное средне.
— Наверняка. Может, выпустили уже.
Чола вскочила и шумно всплеснула руками.
— Ох господи! А вдруг он уже домой спешит?
Тут, видно, уловив что-то в выражении лица гостя, она подошла к нему и испытующе заглянула в глаза.
— Ты что-то скрываешь, — тихо сказала она. — Что случилось?
— Ничего. Эваристо может каждую минуту появиться.
Чола опустила голову.
— Ничего со мной не будет, — догадалась она. — Говори ты, ради бога, говори поскорее все, что знаешь.
— Мы вместе из тюрьмы вышли… Боялся он сразу появиться, напугать своим видом. Ослаб, похудел немножко…
— Сыночек мой! А чего он еще не идет?
— Сейчас я его вам приведу! — Стоян улыбнулся, довольный, что так благополучно справился со своей миссией.
— Никуда ты не пойдешь! — воскликнула Чола. — Адольфо пойдет, ты только скажи, куда.
Глаза его засветились радостью. Она засуетилась, расставила стулья, убрала со стола, оправила кровать и вдруг остановилась перед сыном:
— А ты все еще здесь? Беги, приведи брата! И разбуди эту лентяйку Луизу. Вели ей убрать кухню и разжечь оба примуса. Иди и возвращайся скорее! Потом на рынок пойдешь. А ты куда, старик?
— Не в церковь, жена, на работу, — счастливо улыбнулся Арнедо.
— Будь она неладна, твоя работа! — с досадой отмахнулась она от него. — Мало тебе, не наработался еще за всю жизнь? Хватит, сегодня у нас праздник.
— Ну что ж, начальник, раз ты мне велишь. — Арнедо развел руками и обратился к гостю: — Прости, забыли мы про тебя на радостях.