— Да разве ты дашь хоть слово вставить!
— Ну так что? — притворно рассердилась Чола. — Я тоже человек. Хочется порасспросить о том о сем.
— Разговоры придется отложить. У нас тут дело небольшое, — деловито сказал Эваристо.
— Ты насчет Влада? — спросил Стоян. — Рано, по-моему.
— Влад, говоришь? Так он жив?
— Да, мама, жив и здоров.
— Боже мой! — взволновалась Чола. — Жив, стало быть, а?
— Поговаривали, что он убит, — пояснил Арнедо. — Некоторые даже утверждали, что знают, где его похоронили. Говорили, что партия потребовала у парламента провинции предать суду его убийц. А он жив. Вот так новость! Никто не знает, каким образом он исчез.
— Кто-то выдал его квартиру. Десятки полицейских окружили дом, а он в это время спал. Так в постели его и накрыли.
— Вроде известно, кто предатель, — пробормотал Стоян. — Я дознаюсь и, если это правда, ребра кое-кому переломаю, а там будь что будет.
— Сам знаешь, что этого не следует делать, — строго оборвал его Эваристо. — Ты собери доказательства о предательстве и сообщи. Если понадобится ребра ломать, тебе скажут.
— Выдал-то его наш, болгарин. Подлюга… Я тебя послушаю, Эваристо, но попрошу разрешить мне с гадом расправиться.
— Кто еще из знакомых в тюрьме? — полюбопытствовал Арнедо.
— Было несколько, — ответил Стоян. — Но остались только Влад и Хосе.
— Как они, здоровы? — спросила Чола.
— Ничего. Влада мы не видели, но связь с ним держали.
— А Хосе вырвется оттуда?
— Неизвестно. Слышали мы, что Педро выжил, — сказал Эваристо. — Это поможет Хосе.
— Жив и здоров, собака, — подтвердила Чола.
— Его оправдали, мол, подвергся нападению, пояснил Арнедо. — Совсем озверел, стал рычать на всех. Если бы не Чола, худо бы нам пришлось.
— А что такое?
— Вы бы только на него посмотрели! — принялась рассказывать Чола, энергично жестикулируя. — Вообразил себя героем или еще черт знает кем, руку с нагана не снимал. А у нас все его презирали. Хороший человек был Иван, но заслужил такую участь, потому что завел шашни с этими, как их, анархистами. — Чола кинула быстрый взгляд в сторону сына. — Конча ушла от него еще до убийства, а уж после убийства и вовсе не желала его видеть. Бедняжка, все жизнь свою загубленную оплакивала…
— А что с ней? Неужто он и ее…
— Хотел… — сказал Арнедо, — да вот мать помешала.
— Расскажи, мама, — попросил Эваристо.
— Не жили они уже с Кончей, но один раз явился он вечером и набросился на нее с кулаками. Прибегает соседка Анхела и зовет: "Идем скорее, а то этот зверь ее застрелит! Я сразу туда. Хорошо, что дверь была незаперта, Вижу, Конча растрепанная сидит на кровати и смотрит на него такими страшными глазами… Господи, никогда я не видела столько ненависти во взгляде. А этот кабан зубы оскалил и целится в нее… Как только я вошла, он повернулся ко мне. Конча защищала. А я, не помня себя; давай его долбить кулаками по голове. Повалился он на пол, и пистолет отлетел в сторону. Пополз он за ним. У меня в глазах почернело. Ах ты, сукин сын, говорю, по людям стрелять обычай завел! Набросилась я на него и била, била ногами, кулаками… А как затих совсем, испугалась я.
— Здорово она его проучила! — Арнедо рассмеялся от всего сердца. — Так отлупила, что скорая помощь еле-еле от пола его отодрала. Два месяца пролежал.
— А потом? — спросил Стоян.
— Не видели мы его больше. Никто из соседей и проведать его не ходил. Когда узнали, что выписывается он, пошел к нему итальянец с нижнего конца и предупредил, что если он только покажется в Берисо, не говоря уже о нашей улице, на тот свет отправят. Так наша улица решила.
— Бедная Конча тогда только и вздохнула, — заметила Чола.
— Ну а Хосе? — вспомнил Арнедо.
— Пятерых детишек оставил этот осел! — вскипела Чола. — И он не далеко от Педро ушел. Поделом ему.
— Сейчас бы ты его не узнала, донья Чола, — сказал Стоян.
— Да, мама, — подтвердил Эваристо. — Успокой его жену. Изменился Хосе, разумным стал, слушает, когда ему говорят. Жалеет только, что Педро не успел зарезать.
— И правильно, что жалеет, — произнес Стоян. — В тюрьме об анархистах и слышать не хотел. "Полоумные, говорит, люди, дикари похлеще нас, индейцев". От них ничего не принимал. Они адвоката прислали, так он его прогнал. "Сам кашу расхлебывать буду, хоть вы ее заварили".
— А когда партия предложила ему помощь, он ее принял, — добавил Эваристо. — Потом сам захотел в наших кружках учиться, самым прилежным учеником стал. Партия о семье его заботится…