— Но то, другое разве жизнь?
— А это, скажешь, жизнь? Знаешь, куда ходила мама сегодня вечером? На улицу, милостыню просить. Принесла хлеба. Мы уже два дня ничего не ели. Отец давно попрошайничает, да все пропивает. Что у меня впереди? Туберкулез в этом дырявом жестяном ящике или Энсенада…
Она помолчала, подыскивая слова.
— Мама больна, еле ноги волочит, бедная. А за эту хибару мы не можем платить, нас скоро выгонят. Да, — промолвила она, словно про себя, — уж лучше одному мужчине принадлежать, чем оказаться в Энсенаде. Староват он, правда, зато много зарабатывает. Попытаюсь приручить его, может, и женится на мне. Обещает, не знаю, верить или нет. Ясно только, что выбора у меня нет.
У Наско словно сдавило горло. Слова девушки, убогость обстановки взволновали его больше, чем он мог допустить. Он порывисто сжал ее руки в своих:
— Не надо, Лена! Не губи свою жизнь! Я буду помогать вам, пока ты найдешь работу.
Она грустно улыбнулась.
— Поздно. Он заплатил за несколько месяцев вперед. С завтрашнего утра я у него на работе.
Он бросил ее руки и с досадой сказал:
— Верните ему деньги! Если вы потратили что-нибудь, я добавлю!
Лена долгим взглядом посмотрела на него.
— Зачем обманывать себя, Наско? Через несколько дней твои намерения испарятся… Я же знаю тебя — ты легко загораешься и так же легко охладеваешь. Вино, карты, приятели поглотят тебя снова, и ты сам будешь удивляться своим обещаниям… Я не сержусь, каждый думает о себе. Здесь так. Спасибо тебе. Я как-нибудь справлюсь.
Лена поднялась и безотчетно погладила его по голове. Она чувствовала себя намного старше Наско. Да, он варился в том же адском котле, но все как-то проходило мимо него. Никогда не понять ему неумолимого закона Берисо — бери и то малое, что предлагает тебе жизнь, или погибай…
Наско вскочил и посмотрел ей в глаза:
— Я не допущу, чтобы это произошло, Лена!
Ему показалось, что эти слова произнес кто-то чужой. Он медленно направился к двери, машинально повторяя: "Нет… нет!" А Лена устало опустилась на один из ящиков.
Прохладный ветерок заставил Наско зябко поежиться. Шагая к дому Веты, он думал: "Хоть бы Пепо еще не вернулся. Она, наверно, поможет уговорить эту упрямую девушку…"
И опять у него возник вопрос: зачем он вмешивается? Даже деньги предлагает, содержать семью обещает, будто он миллионер. Что за дурак! Но нет, надо помешать, а то Видю и Трако жить ему не дадут.
Наско ускорил шаги. У дома Веты остановился. Кто-то возился с ключом, пытаясь открыть дверь. Наско всмотрелся — это был Пепо. Он сжал кулаки. Впервые его обожгла ревность. В еще большем возбуждении он отправился по кабакам искать Новакова. Он его отыщет во что бы то ни стало и поговорит. Нет, им не о чем говорить, он будет требовать, приказывать… Он может приказывать! Ведь его покровитель — Сириец…
Наско все ускорял шаги, словно боялся опоздать на какую-то важную встречу, плутал в толпе, наталкиваясь на прохожих, принимавших его за пьяного. Наконец, в одном из кабаков он нашел Новакова. Тот сидел с Пышо за дальним столиком. Чисто выбритый, с блестящими от бриллиантина волосами, Новаков самодовольно улыбался. На нем был новый костюм. Пышо что-то возбужденно рассказывал ему, жестикулируя. За этим же столиком сидел еще один болгарин, известный под прозвищем Музыкант. С красным от вина и напряжения лицом он выводил на кавале протяжную мелодию. Наско остановился, колеблясь Он предпочитал говорить с Пышо и Новаковым отдельно. Но решив, что так, может быть, даже лучше, направился к ним, не зная, что сделает через минуту.
Пышо первый заметил его и громко подозвал:
— Иди к нам, Наско! Наконец-то и я могу тебя угостить.
— Мне надо поговорить с тобой, бай Пышо, — сказал Наско, сам удивляясь своему спокойствию.
— Давай поговорим, — заплетающимся языком произнес подвыпивший Пышо. — Здесь все свои. Я угощаю…
Наско встретил насмешливый взгляд Новакова и внезапно пришел в ярость.
— Верни ему деньги, бай Пышо, слышишь? Не жжет тебя эта водка? Телом дочери за нее расплачиваешься!
Эти слова он произнес громко, с театральным пафосом. Если бы его поза и гневное лицо не говорили красноречивее всяких слов, то, Наско, наверно, вызвал бы смех своей драматической тирадой. Пышо же ничего не понял и повторил:
— Да сядь, парень! Я угощаю.
— Ты должен вернуть ему деньги, бай Пышо!
На этот раз Пышо услышал Наско и машинально пощупал карман. Вот как! Этот молокосос требует, чтобы он вернул деньги! А ему еще не приходилось держать в руках такую кучу денег в этой Аргентине. Это его деньги. Вернуть их? Да что он, с ума сошел, что ли?