Что же произошло в городе?
Коммунистическая партия Аргентины призвала трудящихся прервать работу у станков и машин на один час, чтобы почтить молчанием память товарищей, погибших во время "трагической недели". Профсоюзы поддержали этот призыв, и тысячи рабочих мясохладобоен "Свифт" и "Армур" собрались на площади на траурный митинг. Напрасно хозяйские лакеи — надсмотрщики, мажордомы и полицейские, угрожали рабочим. В назначенный час те оставили свои цеха и, построившись в колонны, ушли с фабрик: еще слишком свежими были воспоминания о крови, пролитой братьями по труду.
Все улицы, примыкавшие к фабрикам и площади, оцепила полиция. Вооруженные до зубов полицейские, конные и пешие, из которых многие участвовали в кровавой расправе, тупо смотрели на демонстрантов, готовые выполнить любой приказ хозяев. На импровизированную трибуну поднялся Педро Гомес, человек еще молодой, но преждевременно состарившийся. Один из тех, кто чудом избежал смерти в дни расправы властей с лучшими сыновьями аргентинского рабочего класса. Арестованный задолго до кровавой вакханалии, он подвергся чудовищным мучениям, но не подписал призна-ния в том, что участвовал в "подготовке бунта". В одну из ночей полицейские приволокли полуживого Педро на площадь и расстреляли его. Но живучий, как его класс, он удержал искорку жизни. Товарищи подобрали его и вырвали из когтей смерти.
— Товарищи, прошу тишины!.
Огромная площадь затихла.
— Два года прошло с "трагической, или кровавой, недели", черной страницы в истории пролетариата Аргентины. Два года прошло с тех пор, как правители попытались одним ударом задушить наш протест, заглушить наши требования хлеба и свободы. Вся страна всколыхнулась, потрясенная жестокостью палачей. Братские народы всей Америки подняли мощный голос протеста против неслыханного садизма убийц…
Педро Гомес перевел дыхание, и голос его вновь загремел над площадью:
— Что же это за темные силы, вызвавшие кровавую расправу? Печать и буржуазная пропаганда пытались объяснить события какими-то внутренними спорами рабочих, "идеологическими разногласиями", будто бы ставшими причиной взаимного истребления. Напрасные попытки! Их намерения ясны: им надо скрыть, замаскировать подлинных виновников трагедии. А каждый рабочий знает, кто они — это Иригойен, его правительство, его полиция, его агенты-провокаторы.
Толпа пришла в движение, гневные возгласы понеслись над площадью.
— Долой убийцу Иригойена!
Движением руки оратор утихомирил взволнованную толпу.
— Товарищи! Пусть тот, кто пришел сюда из слезливой жалости к погибшим, уйдет. Мы собрались не для того, чтобы хныкать. Пусть смерть павших вдохновит нас на борьбу — поклянемся же продолжать их дело! Вот чем почтим мы их память. Мы не должны забывать кровавой трагедии. Я знаю — больно бередить незажившие раны, очень больно. Но если это поможет нам вскрыть причину боли, даже необходимо расковырять рану до дна. Какой же вывод? Надо быть силь-ными, чтобы реакция опять не подняла на нас руку. А сила — в единстве…
И Педро Гомес стал рассказывать о кровавой вакханалии.
В душный летний день 7 января 1919 года две тысячи рабочих завода "Васена" в Буэнос-Айресе начали забастовку. Но и господа не сидели сложа руки. Они вызвали наемных убийц из "Патриотической лиги". Забастовщики подверглись частым нападениям и кровавым расправам. Хозяева пытались заменить их на фабриках штрейкбрехерами. Тогда рабочие захватили фабричные помещения и соорудили баррикады. "Патриоты", полиция и хозяйские сынки открыли огонь по рабочим. Забастовщики отвечали, чем могли. Они защищались так энергично, что директор полиции не успел даже вскочить в свой автомобиль, и забастовщики подожгли его…
Буржуазная печать подняла вой: "До каких пор большевистские агенты будут бесчинствовать на улицах Буэнос-Айреса?" По утверждениям продажных газет, кровавая расправа у "Васены" была столкновением забастовщиков и рабочих, не желающих бастовать. Но аргентинский пролетариат не дал себя обмануть.
8 января рабочие хоронили погибших товарищей. Гневный протест масс залил миллионный город. Величественную картину являла собой пролетарская солидарность. Скрытые ранее силы вступили в открытую борьбу. Аргентинский пролетариат расправил могучие плечи и во всеуслышание заявил о своем праве на жизнь. Улицами завладели трудящиеся. Дрожали от мощных возгласов стекла многоэтажных зданий и дворцов, где притаились сытые. Фабричные рабочие и ремесленники, докеры и безработные, женщины и мужчины, старики и дети с самых отдаленных окраин города толпами устремились к центральным улицам, оттуда должна была двинуться похоронная процессия. Мозолистые руки поднимались для братских приветствий. На суровых лицах горело радостное изумление; "Неужели нас так много?"