— Что, Анхела? Почему ты так рано встала?
— Лавка на углу открыта.
— Да ну?
Чола энергично всплеснула руками, и куры у ограды бросились врассыпную с тревожным кудахтаньем.
— Сейчас растолкаю моих красавцев и погоню из дому за покупками. А ты, голубушка, постой, нам потолковать надо.
Через несколько минут Чола вышла из дома улыбающаяся, красная и возбужденная. Подвижность этой полной женщины удивляла. Веселый характер, оптимизм, с каким она встречала все малые и большие события в жизни семьи и соседей, ободряюще действовали на всех.
— Старшего с постели подняла стаканом воды. Представляешь — спит, словно первый сон видит, осел эдакий… Видела бы ты, как он подпрыгнул.
Она вдруг оборвала смех и внимательно посмотрела на соседку.
— А ты опять не спала?
— Кашель не давал… Всю ночь в горле что-то драло. Муж на полу спал…
Молодая женщина нервно заломила тонкие, прозрачные пальцы. На ее матово-желтом лице черные глаза горели угольями.
— Ты сильно кашляла ночью, Анхела. Лечиться тебе надо, — вмешалась в разговор Конча, соседка Анхелы по дому, женщина еще молодая, но преждевременно состарившаяся. Потом озабоченно заметила, обращаясь к Чоле: — Поговори ты с ней. Не следит за собой, а такая молодая.
— А что мне делать?
— Разве доктор не говорил тебе?
— Доктор… — в голосе тихой Анхелы неожиданно послышалась злоба. — Доктора для богатых. Покой, говорит, нужен, перемена воздуха, куриный бульон, мясо, слабо прожаренное, и все пройдет. Я ему говорю, если кто даст мне несколько тысяч песо, тогда я выполню его советы. А он в ответ — я врач, а не банкир.
— Работа у тебя не тяжелая, — задумчиво проговорила Конча.
— Да, целый день клею этикетки на консервы. Но цех такой, что смрад со всей фабрики туда идет. А сквозняки!.. К концу дня тела не чувствуешь.
— За три песо в день эти звери молодость твою губят! — громко возмутилась Чола.
— Все соки из нас высасывают! — энергично подхватила Конча. — Особенно в "Триперии", где я сейчас работаю. С утра до вечера в кипятке требуху промываем. Руки и ноги распухают, кислая вонь насквозь пропитывает тебя и чувствуешь, будто сила из кончиков пальцев вытекает…
— Надо крепиться, сестренки, — твердо заговорила Чола. — И мужикам храбрости подбавлять. Рук не опускать, не сдаваться. У хозяев нет к нам милосердия.
— Какое там милосердие! Для них мы ничто. Если у них испортится даже самая незначительная машинка, непременно ее починят, а человек заболеет — на улицу выбрасывают. Собаки!
— Ты права, донья Чола, — задумчиво произнесла Анхела, — надо поддерживать мужчин. Мой-то что-то сдавать начал. Вчера кто-то сказал ему, что если аргентинцы не перестанут упрямиться, то на работу будут принимать только гринго. Вот он и на попятный…
— Пусть только посмеет этот осел! — вскипела Чола. — Я поговорю с ним.
— Это мужское дело, Чола. Ты скажи дону Арнедо. Пусть он как мужчина… поспокойней.
— Я моих предупредила: изобью, глаза выцарапаю, вон выгоню, если слабости поддадутся.
— Но у тебя на фабрике только один парень. Ведь старик и младший сын в механической мастерской работают.
— Что из того?
— Ну-у… — Конча смутилась под строгим взглядом соседки. — Мне кажется… Поговаривают, всеобщая скоро кончится. Только на фабрике продлится, пока хозяева не уступят…
— Мои будут бастовать до тех пор, пока все не выйдут на работу. Что ж ты думаешь, раз они в мастерской работают, так уже и не рабочие? Тоже мне! Я даже Луизе не даю работать, хоть она и надомница. Только так мы победим!
— И я говорю: или все на работу или никто! Машины сами не могут работать…
В эту минуту к ним подошла невысокая, с энергичным лицом женщина.
— Как поживаешь, Цвета? — обрадованно встретила ее Чола. — . Пишет муж?
— Пишет, донья Чола. Устроился на работу, но и там к стачке готовятся. Велел передать дону Арнедо, чтобы крепко держаться.
— Зовет тебя к себе? — спросила Конча.
— А стачка? — опять взорвалась Чола. — Что важнее?
— Вот и он так пишет, — улыбнулась Цвета. — Забастовку выиграем, тогда и нашу жизнь будем устраивать.
— Умный у тебя муж, Цвета.
— Жаль, далеко Патагония, — вздохнула Цвета. — А то бы взяла сына и пешком пошла. День, два, пять бы дней шли, но дошли.
Конча вдруг насторожилась, взглянув на улицу.
— Не сидится собакам, — процедила она зло. — Ишь, напялили рабочие блузы, а сзади наганы торчат.
— Ой, у меня сынишка там! — испуганно воскликнула Цвета и бросилась на улицу. — Петр, Пешо, сейчас же иди сюда!