— Потом такое заварилось!. Хулио Оросил большой камень и разбил витрину. Сразу, как по команде, посыпались камни, и витрины в кашу из стекла превратились. Полицейские как сквозь землю провалились. А народ не знал, что делать. Когда Хулио и еще несколько человек бросились хватать, что попало под руку, остальные тоже не выдержали, грабить начали.
— И в это время налетели конные полицейские, да? — иронически улыбнулся Влад.
Педро опешил.
— Откуда ты знаешь?
— Если бы у тебя на плечах голова была, а не тыква, и ты бы знал, — рассердился Арнедо.
— Продолжай, Педро, — примирительно заговорил Влад. — Потом что произошло?
— Полицейские, как всегда, будто звери набросились. Давили всех подряд, избивали резиновыми дубинками и саблями ударяли плашмя. Но и мы не бездействовали. На моих глазах одного сдернули с лошади… Наши даже стреляли. И откуда взялись эти собаки, не понимаю…
— Ты многого не понял, Педро, — задумчиво проговорил Влад.
— А что тут понимать? Требуем работы — нам не дают, люди голодные — вот и берут, чтоб с голоду не подохнуть.
Влад смерил его проницательно-острым взглядом.
— Кто тебя послал туда?
— Один знакомый…
— Кто?
— А что, это важно? — разозлился Педро. — Мы такие вещи не говорим даже полиции.
— Значит, "чистые" анархисты начинают провал, — покачал головой Влад.
— Как? — подпрыгнул Педро. — Я тебе не позволю…
— Сиди и не ерепенься, пустая башка! — прикрикнул на него Арнедо.
— Да, Педро, — тихо заговорил Влад. — Твои друзья провалили нас, провалили все наши усилия. Не возмущайся. Меня не пугает твой пистолет. И не в этом дело. Сегодня совершилось непоправимое. Вечером в газетах на первой странице увидишь большие снимки разбитых витрин, трупов полицейских, биографии убитых "доблестных блюстителей порядка" и сенсационные заголовки о "красном терроре в Берисо". А потом начнутся преследования, избиения, аресты, тюрьмы… За несколько дней "прочистят" Берисо, схватят лучших из нас, обезглавят рабочее движение. Ты все еще не понимаешь, в какой грязной и подлой игре участвовал?
— Но ведь это же не было организованным мероприятием, — смутился Педро.
— Это была организованная провокация. Разве ты не знаешь, кто такой Анхел эль Гордо? А Хулио — из его гвардии, его правая рука. И ты…
Но Влад не успел закончить: в комнату фурией влетела донья Чола. Всегда веселая, с добродушной улыбкой, сейчас она была неузнаваема — растрепанная, покрасневшая, возбужденная. Она тяжело дышала и говорила прерывистым голосом:
— Половины женщин нет, Влад… Одному дьяволу известно, куда они подевались… Рано утром кто-то обошел дома и сказал всем, что на рынке будут раздавать хлеб… А сейчас говорят, там произошла беда… Господи, и где у этих баб голова была?
Влад сжал кулаки и взволнованно заходил по комнате. Когда он остановился и поднял голову, в комнате было полно людей. Собрались почти все соседки Чолы, пришел и старый Амброзио… Его вид поразил Влада.
— Что случилось, Амброзио?
— Тибор… — с трудом выдавил старый рабочий, подавляя плач, — сынок мой… Говорят, его ранили и арестовали…
Влад тяжело опустился на стул.
— Собаки! — гневно воскликнула Чола. — Эх, узнать бы, какой паразит наврал женщинам, что хлеб профсоюзы будут раздавать… Арестовали многих, но аргентинцев отпускают…
— Ты откуда знаешь?
— Мне рассказала Мерседес. Она тоже была арестована. Их сразу же проверили и задержали только иммигрантов. "За все заплатите, грязные гринго!" — кричали стражники и били их хлыстами и кулаками. С нашей улицы семи-восьми женщин не хватает: итальянки, немки, больной русской…
Влад с усилием взял себя в руки.
— Сядьте, товарищи, и успокойтесь. А ты, Амброзио, не бойся — ведь еще ничего не известно…
— Как же так? — прервала его Чола. — Мерседес его видела. Две ищейки волочили Тибора, и все лицо у него было залито кровью. Швырнули в какой-то грузовик, набитый трупами.
Влад, опустив голову, долго молчал. Потом, словно на что-то решившись, сел и стал писать. Все вокруг примолкли. Перо бегало по бумаге, выводя неровные строчки. Влад сложил листок и отозвал Амброзио в сторону.
— Ты знаешь, куда надо отнести его, товарищ. Проскользни дворами и старайся не Попасться. Жду тебя через полчаса. Помни: это не должно попасть в чужие руки…
Амброзио заставил себя не думать о своем горе. Его изборожденное морщинами лицо застыло суровой маской. Он только кивнул головой и вышел твердой походкой. Но тут же вернулся и сказал чужим голосом:
— На улице нет никакой охраны.