Но откуда бы ни правил святейший папа – из Рима или из Авиньона, – это нимало не тревожило течения моих мирных дней при дворе. Кроме обычных секретарских обязанностей, король Филипп милостиво поручил мне заняться делами алхимической лаборатории. Щедрый жест, но не без личного интереса. Подобно многим другим государствам, монархия короля Филиппа отчаянно нуждалась в деньгах.
Крестьянство и городской люд настолько ободрали налогами, что больше из них нельзя было бы выжать ни экю. Об обложении податями знати и речи не шло. Это сословие было освобождено от налогов. Не оставалось надежды даже на крестовые походы, чтобы наполнить земные сундуки долгожданной небесной славой. Война и сама жизнь сделались для короля непомерно дороги.
Он мало верил в мое открытие философского камня – был слишком реалистом, чтобы считать возможным превращение в золото обычных металлов. Впрочем, как и я. Но его положение представлялось настолько бедственным, что он решил финансировать мои занятия и занятия других алхимиков в тайной надежде, что свершится чудо.
И полагал так до тех пор, пока его проницательный глаз не остановился на рыцарях тамплиерах.
Объединившиеся в орден для защиты Святой земли, эти рыцари вскоре устали от сурового воздержания и вторглись в мирские сферы золотого тельца. Стали ссуживать деньгами простолюдинов и знать под меньшие проценты, чем банкиры, и вскоре их должником оказался сам святейший папа. Как ни прискорбно, страсть тамплиеров к деньгам не пробудила в них потребности в благотворительности. Их богатство росло, а с богатством укреплялась власть.
Но чем сильнее крепла их власть, тем быстрее множились враги. Хотя богатство и власть долгое время служили щитом от бед. Водной Франции их насчитывалось не менее двух тысяч. А правление тайно и негласно осуществлялось из могущественного храма в центре Парижа.
Легенда рассказывает, что Филипп Красивый нанес тамплиерам внезапный удар. Однако я знаю, что это не так: пружина, приведшая в действие механизм, ковалась в течение многих бессонных ночей. Строилось множество планов. Я делал заметки. В том числе во время тщательно подготовленных вечеров, когда друга короля и крестного отца его единственной дочери великого магистра тамплиеров Жака де Молея невинно приглашали отужинать, а я стоял за портьерой и записывал каждое его слово. Филипп жаждал знать, сколько золота накоплено у тамплиеров и в чем их слабые и сильные стороны.
Без сомнений, их преступление состояло в колдовстве. Это было ясно с самого начала. Однако требовались доказательства, но добыть их было не так-то легко. Это в наше время инквизиция встала на ноги, тогда же все было иначе. Филипп слишком вяло бросал обвинения, а папа Климент вообще не желал принимать в этом деле участия – опасался последствий. Но король есть король – он сумел заставить Климента предпринять необходимые церковные санкции.
Неожиданно тысяча французских тамплиеров оказались в тюрьме. Их история – семь лет ужасов пыток и обвинений, когда не забыли упомянуть ни единого черного греха. Свидетели утверждали, что подсудимые знаются с дьяволом и продали нечистому душу в будущей жизни с тем, чтобы он устраивал их дела в земной. Будто бы они поклонялись демону-магистру в образе огромного кота. Многие клялись, что, вступая в орден, новоиспеченные рыцари пили эликсир из крови собственных убиенных внебрачных детей и праха умерших тамплиеров. Были и такие, кто поносил тамплиеров за то, что они получили от дьявола власть в обмен на целомудрие, и тут же свидетельствовали, что их земное богатство – награда за жертву собственных младенцев. Ни в обвинениях, ни в свидетельских показаниях не содержалось никакого смысла. Но смысла и не требовалось. Требовались деньги.
Даже по прошествии десяти лет с тех забытых Богом времен я с трудом отличаю правду от вымысла. Жутким зрелищам, которые я видел собственными глазами, не поверил бы ни один образованный человек. Их нельзя запечатлеть на письме, как нельзя сохранить эхо душераздирающих стонов. Пытали даже пожилого Жака де Молея; уводили в камеру, с тем чтобы потом снова тащить на пытку. Не менее тридцати пяти человек погибли на дыбе инквизитора, многие совершили самоубийство, хотя истинное число пострадавших хранится в строжайшей тайне. Сломленный старостью и жестокостями де Молей согласился со всем, что инквизиторы вложили в его уста. Вроде того, что еще в юности он плевал на распятие. Мой приятель и коллега-писарь вспоминал: «Он бы признался, что убил самого Христа, если бы его заставили». Вот какие это были времена.
Близилась развязка. Папский эдикт запретил орден во Франции и его ложи в Шотландии, Арагоне, Кастилии, Португалии, Германии и Королевстве обеих Сицилии. Только в Англии, в Корнуолле, близ Темпла, он остался нетронутым. Но даже там рыцари были вынуждены действовать тайно. Однако, по слухам, секретность пошла им на пользу – они обрели еще большую власть и стали еще страшнее. Но я этого не знаю и не могу свидетельствовать.
Окрыленный успехом заговора, Филипп послал великого магистра на воздвигнутый перед собором Нотр-Дам эшафот. Прекрасно помню утро этого дня и сам тот день. Очень холодный. Как все начало 1314 года. Наступил первый понедельник поста; вовсю дули пронизывающие мартовские ветры, и я заметил, как дрожал де Молей, когда поднимался по лестнице на эшафот. Он должен был подтвердить свои признания, и папский легат приговорил бы его к пожизненному заключению. Победа прибавила Филиппу великодушия, и он не желал лишать де Молея жизни. Или боялся. Кто знает, что говорила его совесть. Достаточно того, что площадь была полна сановных священников, знати и всех, кто сумел туда просочиться. Чем больше свидетелей исповеди, тем лучше для истории. И я, королевский слуга, находился там и делал записи.
Но де Молею не сумели вразумительно объяснить его роль в истории. И вместо исповеди он выкрикнул, что невиновен, как невиновен возглавляемый им орден. Разгневанный король приказал сжечь де Молея на костре.
Моя история быстро подходит к концу. Через месяц после казни великого магистра Всевышний призвал на небеса святейшего папу Климента. Апоплексический удар или нечто в этом роде. А королю Филиппу оставалось всего шесть месяцев, и все это время он страшился предсмертного проклятия де Молея. Монарх умер молодым – сорока шести лет. Прекрасный наездник, опытный воин, он тем не менее погиб, упав с коня. Поползли слухи, люди вспомнили проклятие тамплиера. Но Филипп Красивый оставил троих сыновей – достаточное число, чтобы не предаваться отчаянию. И только после того, как все они умерли один за другим – двадцати семи, двадцати восьми и двадцати трех лет, – вся Франция зашепталась, что порча не иначе как вызвана проклятием.
И вот конец моего рассказа. Через год после великого сожжения о тамплиерах перестали судачить. Люди испугались. Ходили слухи о спрятанных несметных богатствах. Долетали вести из Англии. Но эту тему лучше забыть. Однажды алчность привела к смерти. И может привести опять».
Налетел ветерок, зашелестел листьями дуба над головой и погасил огарок свечи. Франческа медленно подняла голову; в ее глазах отразилось раздумье. Темпл в Англии. В Корнуолле. Последний оплот ордена тамплиеров. Надо еще раз свериться с текстом, хотя графиня не сомневалась, что верно запомнила слова Сержа де Краона. Корнуолл – вотчина Бельдана. Замок Арнонкуров находится в Корнуолле. И Ги тоже часто упоминал Темпл.