Зато я прекрасно помню, что зал кинотеатра уже тогда находился в плачевном состоянии. Собственно говоря, упадок начался с послевоенной национализации гостиницы «Югославия» (кинотеатр под именем «Урания» входил в гостиничный комплекс), и хотя его несколько раз перестраивали, ремонт толком так и не сделали. Думаю, в таком жалком виде он просуществовал до 1991 года, потом некоторое время простоял под замком и по своему первоначальному назначению до настоящего времени больше не использовался.
В городе остался только один кинотеатр, «Ибар», тот, что рядом с гостиницей «Турист». Но эта история не про «Ибар», хотя и тут есть о чем рассказать.
Интересно, что наряду со многими вещами, которые я не могу вспомнить, не помню я и того, каким по счету был этот сеанс.
Может быть, он входил в воскресную позднюю утреннюю программу, обычную для выходных, когда солдатам давали увольнительные в город на целый день? Дежурные офицеры проводили смотр в автомобильной части неподалеку от нас и в казарме танкистов, немного подальше, обращая особое внимание на наличие у каждого, кто идет в увольнение, иголки и нитки, чтобы пришить пуговицу, если вдруг оторвется. Ведь об авторитете Югославской народной армии судят и по таким вещам. Потом произносили несколько слов о сложной внешнеполитической обстановке, добавляли еще несколько слов о ничуть не менее деликатном моменте, который переживает наша страна, и наконец ворота открывались. Комнаты в отеле «Турист» оккупировали счастливцы, к которым приехали жены или девушки. Входили они туда бледными, выходили разрумянившимися. Скамейки в парке были плотно забиты новичками в военной форме, окруженными родственниками, прибывшими со всех концов страны. У каждого второго новобранца на коленях стояла обувная коробка, служившая обычной упаковкой для домашних пирожных и пирожков, и на вопросы любопытных членов семьи он отвечал с набитым ртом. Солдаты, к которым никто не приехал, задумчиво ждали в длинной очереди перед главпочтамтом. В тесных телефонных кабинах было душно и пахло потом и другими, весьма разнообразными, запахами человеческого тела, тепло предыдущего разговаривающего не успевало остынуть, даже черные бакелитовые трубки оставались влажными от только что державших их ладоней. Из соседних кабин слышалось, как кто-то кричит («Алло! Алло!»), кто-то смеется («Да не может быть…»), кто-то чуть не плачет («Прошу тебя, передай ей привет…») – но каждый старался остаться как можно дольше. Кончалось дело тем, что сердитая телефонистка с точностью до мельчайшей мелочи подсчитывала цену разговора, и солдаты снова отправлялись задумчиво слоняться по городу… В конце концов разбредались по кинотеатрам. Смотрели что угодно, то есть то, что показывали в «Сутьеске» или «Ибаре».
Итак, возможно, этот сеанс относился к поздним утренним, но не исключено, что он был и первым послеполуденным, рассчитанным на тех сограждан, которые не любят подремать дома после слишком обильного воскресного обеда и еще меньше хотят с бокалом разбавленного газировкой белого вина слушать доносящуюся со всех сторон радиотрансляцию футбольного матча чемпионата страны, начинавшуюся, как всегда, с натужно веселого аншлага в стихах: «Программа наша вроде торта, слой развлечений и слой спорта!» А может быть, этот сеанс был рассчитан на тех, у кого еще нет семьи, или на разведенных, или на вдов и вдовцов, на тех из них, кому тяжело переносить одиночество, особенно в майский день после обеда. Первых никуда не пригласили, и по мере того как шло время, становилось все понятнее, что уже и не пригласят – ну, не навязываться же самому? Вторые, после всего, что сказали сами и что было сказано им, никогда больше не стали бы общаться со своими недавними ближними – ну, не унижаться же? А третьи? Они с утра сходили на кладбище, отнесли туда лилии, зажгли свечи, подстригли траву и безо всякой необходимости протерли мокрой тряпкой памятник, который протирали и вчера, в ближайшей часовне ради общения выразили соучастие семье совершенно незнакомого покойного… Именно такие, отверженные по воле рока, отчаянно ищут место, где есть хоть кто-то. Безразлично, кто и где, на остановке автобуса, в зале ожидания на вокзале, на площади, где только что закрылась выставка народного искусства или авиамоделизма, у кромки тротуара на улице, где вот-вот должны промчаться участники велосипедной гонки, в кинотеатре… В противном случае, может быть, именно сегодня они решились бы на то, о чем подумывают уже давно: на самоубийство.