— Меняйте галс, — говорю я Александру Семеновичу, и сейчас же раздается команда. Матросы работают прекрасно, без лишней суеты, четко и слаженно.
Галс изменен, и мы почти доходим до бело-красного буя. От него в сторону низкого берега тянется двойная линия вех, обозначая направление канала, пробитого в коралловом рифе. По обеим сторонам обвехованной полосы воды вскипают и с шумом опрокидываются большие валы мертвой зыби, белой пеной взбегая на бело-желтый коралловый песок косы и почти достигая густой чащи кокосовых пальм, покрывающей ее наиболее возвышенную часть. Этот непроницаемый для глаз забор из пальм скрывает от нас всю бухту.
Вот две яхты ловко ворочают и одна за другой устремляются в канал, с них призывно машут руками. За ними следует еще одна.
«А что, если… — мелькает у меня в голове. — Но ведь опасно… а с другой стороны, спускать паруса, позорить флаг… заходили же раньше парусники и не в такие каналы, а сейчас ветер будет попутным… а если все-таки…» — Все это молниеносно проносится в голове. Я поворачиваюсь к Александру Семеновичу, на какую-то долю секунды мы встречаемся с ним глазами и, мне кажется, вполне понимаем друг друга.
— Поворот фордевинд, — командую я внезапно охрипшим голосом; он тотчас подносит к губам мегафон и во всю силу своих могучих легких кричит:
— К повороту фордевинд по местам стоять! Бизань-шкоты раздернуть! Кливер-шкоты и фока-гика-шкоты стянуть!
— Право помалу, — наклонившись, говорю я в рубку Шарыгину и добавляю: — Станьте так, чтобы быстро смогли дать ход по машинному телеграфу.
— Есть право помалу, стать так, чтобы быстро дать ход по телеграфу, — отвечает Шарыгин, и его лицо делается сразу серьезным, он впивается глазами вперед в полотнища парусов.
Тяжело груженная шхуна, описывая дугу, поворачивает носом на буй. Захлопав, упала бизань. Уже переброшены на левый борт гики фока и грота, наполнились ветром носовые паруса. Пока идет все хорошо. Медленно проплывает почти вплотную по правому борту полосатый буй. Какая-то яхта с приветственными криками, обгоняя, проносится по нашему левому борту, но я даже не смотрю на нее, мои глаза неотрывно прикованы сейчас к двум рядам небольших вешек, между которыми мы должны пройти по сравнительно длинному каналу. Кажется, ничего сейчас не существует на свете, кроме этих вешек. Ничего.
«В любую минуту пустим машину и подработаем, если будет прижимать», — мелькает в голове, и я продолжаю смотреть вперед. Немного впереди у поручней, чуть склонившись, также неподвижно застыл Александр Семенович. Но вот заполоскал и хлопнул недотянутый бом-кливер, и не успеваю я открыть рот, как резко и отрывисто гремит команда. Стремительно бросаются Рогалев и Олейник, и снова наступает тишина.
Вот по бортам прошла первая пара вех, за ней вторая, приближается третья, сейчас как раз середина рифа, там, за вехами, взлетают каскады пены и с шумом опрокидываются волны.
Между вехами только поднимается и опускается вода от проходящей дальше внутрь лагуны мертвой зыби.
За четвертой парой вех по обе стороны канала блестит белоснежный коралловый песок, у пятой пары песок в тени пальм по обоим бортам судна, наконец — шестая пара и впереди расстилается ровная водная гладь, чуть подернутая легкой рябью. Прошли.
Быстро окидываю взглядом обширную лагуну и весь противоположный берег, застроенный набережными и причалами. Прямо напротив входа, в довольно узкой гавани, ошвартовавшись левым бортом, стоит «Кальмар». Его мачты высоко возвышаются над близстоящими складскими постройками. За его кормой никого нет, пустое место, очевидно оставленное для нас. Подход очень удобен; прикинув расстояние, я говорю:
— Александр Семенович, убирайте все паруса, кроме брифока. — И, обернувшись в рубку, кричу Шарыгину: — Держите под корму «Кальмара», так чтобы от головы мола идти вплотную к стенке.
— Есть под корму «Кальмара», идти вплотную к стенке, — отзывается он и впивается глазами в мол.
Быстро, один за другим, падают паруса. Под одним брифоком «Коралл» приближается к причалу.
Шарыгин ведет судно безукоризненно точно. Справа тарахтит мотор. Катер под лоцманским флагом, но сейчас принимать его нет времени, и он пытается подойти к нам на ходу. Все это вижу уголком глаза, так сказать боковым зрением, глаза неотрывно прикованы к молу.
— Брифок на гитовы, — кричу я. И сейчас же команда, повторенная Александром Семеновичем, приводится в исполнение.