Отвечаю, что капитан этого судна я, и представляюсь. Секунду он смотрит несколько удивленно и затем, улыбаясь, рокочет:
— О, я думал, что здесь капитан, по крайней мере, мой ровесник, из тех, кто еще плавал на настоящих парусниках, морской волк. А работают они хорошо, — кивает он головой в сторону команды.
Я приглашаю мистера Перкинса в кают-компанию. Однако он просит разрешения немного походить по палубе и посмотреть на судно и работу команды.
— Я был вон там на башне, — говорит он, показывая в сторону высокой башни с флагштоком на крыше и огромными часами, укрепленными на фронтоне. — Оттуда виден весь рейд. Я уже хотел уходить, как вдруг увидел судно под всеми парусами, подходящее к бую. Редко кто знает, что в первой половине дня здесь образуется завихрение, благодаря которому на протяжении немногим более кабельтова ветер меняется почти на девяносто градусов. Я решил посмотреть, что будет делать парусник, попавший неожиданно в полосу ветра другого румба. Что это русский парусник, я понял сразу, так как нас уже поставили в известность об ожидаемом подходе второго русского парусника. Когда я увидел, что, попав в полосу перемены ветра, парусник быстро лег на другой галс, я заинтересовался, так как в этих условиях перед самым буем было бы проще убрать паруса.
Он замолкает и начинает внимательно рассматривать одну из мачт.
— Да, — говорит он, спохватившись, — так вот, когда шхуна легла на другой галс и вдруг неожиданно начала поворот в канал, я одновременно рассердился и обрадовался. Рассердился потому, что шхуна не дождалась лоцмана, обрадовался потому, что увидел вновь то, что не думал уже никогда увидеть. Увидел парусник под всеми парусами, входящий по каналу в порт Гонолулу. Сейчас же я дал себе слово, что даже если русский парусник, не справившись в узком канале, приткнется к рифу, я сниму его с мели портовым буксиром бесплатно, только за то, что я увидел мачты, одетые парусами, идущие по узкому длинному каналу.
Но парусник не приткнулся к рифу и, войдя в гавань, начал постепенно убавлять паруса, направляясь как раз туда, где ему было приготовлено место. Тогда я дал себе еще слово, если шхуна ударится о причал и нанесет ему повреждение, я постараюсь замять это дело и не предъявлять счета капитану, доставившему мне минуту радости. Но шхуна не ударилась и на подходах к причалу взяла большой парус на гитовы, начала замедлять движение и, подойдя к причалу, остановилась. Тогда я вызвал шофера и сказал ему: «Слушай, Джим. После приема парусника властями поедем туда, я хочу посмотреть на людей, доставивших мне самое большое удовольствие за последние годы моей жизни, и можем поспорить на пять долларов, что капитан судна, вероятно, не моложе меня». Теперь я вижу, что мои пять долларов потеряны безнадежно. Вот как обстоит дело.
Я благодарю его за столь лестную оценку наших действий и объясняю, что только дружная, четкая работа команды, любящей судно, позволила нам проделать этот маневр.
Обойдя полубак, мы спускаемся на палубу как раз в тот момент, когда Решетько, обнаженный до пояса, с блестящим от пота загорелым, мускулистым торсом, вытягивает и крепит концы брасов на левом борту.
— О, гуд бой, — говорит поощрительно мистер Перкинс, — он работает как лев. С такими матросами действительно можно плавать. Как его зовут?
Я отвечаю, что матроса зовут Решетько. После нескольких попыток произнести это имя, которое никак не хочет сойти с его языка, мистер Перкинс говорит, что он работает так, как если бы его звали просто Джо или Джим, очевидно, считая, что это высшая похвала для матроса с именем, которое и выговорить невозможно. Я отвечаю, что, несмотря на то что его имя не Джо и не Джим, а Решетько, он работает во много раз лучше и Джо и Джима, потому что он любит свое судно.
— Не будем спорить, — отзывается мистер Перкинс, — так или иначе, а работает он отлично, так же, как и все ваши мальчики там, наверху, — показывает он на брифок-рей.
Затем он прощается и, взяв с меня слово посетить его, покидает судно.
Проводив гостя, возвращаюсь на полуют и, остановившись у поручней, начинаю рассматривать гавань, о которой я так много слыхал еще в детстве и которую теперь посетил первый раз в жизни.
Великолепная, укрытая от всех ветров лагуна с выходом в океан по каналу через косу и коралловый риф. Гонолулу по-гавайски означает: гоно — гавань, лулу — тихая.
Причал, у которого мы стоим, очевидно, очень давно не был в эксплуатации, его деревянный настил во многих местах прогнил и провалился. Большие деревянные склады, закрывающие от нас всю левую часть гавани, также запущенны и пусты. Очевидно, нас специально поставили сюда, чтобы изолировать от гавани. Напротив, около противоположного причала, стоит окрашенный в белую краску большой моторный катер. На причале — небольшой деревянный, тоже белый домишко с сигнальной мачтой на крыше.