Вечером 27 октября провожу беседу с командой, объясняя причину потери целых суток.
Ночью внезапно засвежело, и ветер достиг силы в семь баллов. Берем рифы бизани и убираем стакселя. Скорость хода колеблется от 9 до 9,8 узла. Наше новое вооружение держит свой первый настоящий экзамен. С тревогой слежу за парусами. По нескольку раз за вахту матросы с Сергеевым и Александром Семеновичем проверяют крепление, но наши тревоги напрасны: все обстоит вполне благополучно.
К утру ветер внезапно стихает до пяти баллов.
Когда освобожденная от рифов бизань начинает ползти вверх, с верхних краспиц неожиданно взлетает большая птица. Она делает несколько кругов вокруг судна и садится на клотик фок-мачты. Пока птица кружит вокруг судна, мы замечаем, что это сухопутная птица, и, когда она наконец усаживается снова, определяем, что это большой ястреб. В бинокль совершенно отчетливо видна его пестрая коричнево-серая окраска, сплошь покрытая белыми пятнышками. Около массивного изогнутого клюва видны желтоватые полукруги. Молодой, очень молодой, но какой большой ястреб! Как он попал сюда, на середину Тихого океана, когда кругом вода и до ближайшего острова сотни миль?
Вернее всего, он залетел далеко от берега, может быть, в погоне за добычей, и шквалом, который пронесся над нами ночью, был унесен в океан. Обессиленный, он, вероятно, был очень обрадован трем мачтам «Коралла». Ястреб очень устал. Это видно по тому, что он с трудом держится на клотике мачты, крепко цепляясь за него когтями и помогая крыльями, чтобы не свалиться вниз. С чувством жалости смотрю я на него. Его гибель предрешена. Совершенно исключается, что он сможет дожить без пищи и воды на мачтах «Коралла», пока мы подойдем к ближайшей земле. А есть из того, что мы ставили бы ему на палубе, он ничего не будет, так как побоится спуститься вниз. Да и что мы можем предложить ему? Консервы? Он их не будет есть, а мясо у нас у самих давно уже кончилось. Главное же, от чего он погибнет, — это от жажды.
Ястреб не удерживается и срывается с мачты. Захлопав крыльями, он пытается сесть вновь, но опять соскальзывает и, тяжело махая крыльями, делает полукруг около судна и садится на прежнее место, на верхние краспицы бизани. Здесь его видно еще лучше. Он с явной тревогой поворачивает голову из стороны в сторону, ища хоть какой-нибудь знакомый предмет. Но вокруг расстилается вода, только одна вода, нет ни зелени, ни знакомых очертаний деревьев, ни добычи, бегущей в траве, ни ручейка, из которого можно утолить жажду. Изрытая волнами поверхность океана, подернутая белыми гребнями, сулит только одну смерть. И тщетно огромная усталая птица вглядывается в даль. Затем она втягивает голову и замирает неподвижно.
— Оно хоть и ни к чему прикармливать кобчика, — говорит, обращаясь ко мне, Решетько, — а все-таки жаль, живая тварь, тоже жить хочет. Как бы нам покормить его?
Я отвечаю, что вряд ли из этого что-нибудь выйдет: и кормить нечем, да и есть он не будет.
Часто, особенно осенью, заносит ветром усталых перелетных птиц далеко в океан, и много их погибает в волнах, выбившись из сил. Иногда они садятся на случайно встреченное судно, но, как правило, обычно погибают, так как от чрезмерного переутомления уже не в силах есть или пить. Кроме того, страх перед человеком мешает им воспользоваться его услугами. Мне приходит на память одна грустная история, и я рассказываю ее Решетько и другим подошедшим матросам.
Давно, лет двенадцать назад, случилось мне в октябре месяце идти Красным морем. Температура воздуха там очень высокая, в тени доходит до сорока градусов. Расположенные с обеих сторон этого довольно узкого моря огромные песчаные пустыни, накаляемые солнцем, выпивают всю влагу из воздуха, и он делается горячим и сухим, так что обжигает легкие. Примерно когда мы подходили к середине моря, идя из Суэца в Аден, нас догнал сильный сухой и горячий северный ветер баллов около восьми. Мельчайшие частицы песка, захваченные ветром, еще более иссушали воздух и на закатах придавали небу кроваво-красный оттенок. На второй день после того, как начал дуть ветер, над нами и вокруг нас появилось множество ласточек-касаток. Они с писком носились вокруг судна и садились на него десятками. Многие на наших глазах падали в воду и погибали. Те, что сели на судно, были до такой степени усталыми, что совершенно не боялись людей. При приближении к ним они только пугливо мигали и, когда кто-нибудь из нас протягивал к ним руку, они закрывали глаза, но не двигались с места. Ласточка, взятая в руки, сидела совершенно неподвижно, только ее маленькое сердечко билось сильно-сильно.