На судне был объявлен форменный аврал. По всем помещениям искали и ловили мух, перед ласточками, пересаженными под тент на шлюпочную палубу, были расставлены всевозможные блюдца и миски с холодной водой. Вокруг мисок были разложены мухи, с трудом разысканные и пойманные, потому что даже мухи — и те от жары почти все пропали. Наш завпрод и кок были в восторге, так как мухи, на которых раньше, кроме них и старшего помощника, никто и внимания не обращал, теперь вылавливались без всякой пощады.
Однако ласточки ничего не ели и не пили. Под самый клюв подкладывали им полуживых мух. Ласточки не обращали внимания. Отходили, чтобы не мешать, и это не производило никакого впечатления. То же было и с водой. Пробовали окунуть клюв в воду, ласточки не пили; сажали их на край миски, ласточки равнодушно сидели над водой. Зато умирали они во множестве. Каждый час вахтенный, осторожно ступая между живыми, собирал до десяти маленьких трупиков, покорно лежавших на боку. Через двое суток в живых осталось всего две ласточки. Ими занялся радист. Он заявил, что во что бы то ни стало выходит их и выведет из состояния почти летаргии. Он забрал их к себе в радиорубку, поставил там воду и начал применять какие-то секретные способы, но и у него ничего не вышло, причем окончилось все разом и довольно трагично. Ласточки, посаженные им наверху на полочку для графина, чувствуя себя неудобно, перебрались на медный прут антенного ввода. Радист работал с Москвой. Пока он принимал, все шло нормально, но как только он включил передатчик и дал первый ток в антенну, два маленьких трупика мгновенно свалились на стол.
— Конечно, ласточек гораздо больше жаль, чем кобчика, — задумчиво говорит Решетько, — но и этот тоже жить хочет. Где-нибудь у себя я бы его застрелил без слова, а здесь смотреть, как он погибает, просто муторно.
На ночь в разных местах повыше ставится вода и кладутся мясные консервы с расчетом, что на рассвете, когда люди, кроме вахты, еще спят, ястреб спустится вниз и поест. Но наутро все оказывается нетронутым, и ястреб, нахохлившись, продолжает сидеть неподвижно, вглядываясь в даль. Что видит он сейчас? Может быть, родной остров, густую зелень, журчащую воду ручья, а может быть, ничего не видит, а просто дремлет в полузабытьи, умирая медленной смертью.
Ни одна рука не поднимается согнать его, наоборот, очень часто с выражением глубокого сожаления смотрят снизу на него матросы и мотористы.
Вечером этого же дня проходим траверз острова Лисянского, оставляя его далеко к северу. Этот остров из группы Гавайских островов был открыт во время славного плавания русских кораблей «Надежда» и «Нева» под командованием Ивана Федоровича Крузенштерна и Юрия Федоровича Лисянского вокруг света. Пользуясь случаем, рассказываю команде о первом русском кругосветном плавании и морских картах многих морей, пестрящих русскими названиями.
С утра следующего дня наш несчастный пассажир начинает проявлять признаки жизни. Очевидно, он отдохнул, и теперь голод и жажда толкают его на последнюю вспышку борьбы за жизнь. Он где-то ловит и съедает небольшую птичку. Где он поймал ее, остается тайной, но несколько черных перышек и полусъеденное крыло, очевидно, уроненное им, валяются около мачты. К вечеру он, снявшись и сделав несколько кругов, ловит летучую рыбу. Крепко держа ее в когтях, ястреб пытается догнать судно, но он уже очень ослабел, а рыба тяжела, и он все ниже и ниже опускается к воде, отчаянно махая крыльями. Наконец птица касается воды, бросает свою добычу и с большим трудом добирается до своего места на мачте. На следующее утро его временный насест уже пуст. При каких обстоятельствах он погиб, остается неизвестным. Никто не видел его последних минут. Вернее всего, голод снова погнал его на охоту, а ослабевшие крылья не дали возможности догнать судно, и ястреб упал в воду, разделив судьбу многих птиц, погибающих в океанских просторах.
Вперед и вперед на запад, вдогонку за уходящим солнцем, идем мы изо дня в день.
Бледнеет постепенно небо за кормой, затем эта бледность принимает розовые и оранжевые тона, все ярче и ярче краски, и вот, брызнув лучами по гребням волн, из-за горизонта показывается солнце. Так начинается день. Щедро поливает солнце ослепительным блеском океанскую ширь до тех пор, пока, зайдя вперед нас, не начинает склоняться к горизонту. Ниже и ниже опускается к воде, прокладывая дорожку бликов от горизонта до борта судна. Вот солнце касается горизонта и медленно, как будто бы нехотя, уходит за него. Уже мелькнул ослепительно ярко последний луч, и сразу, освещенные снизу, как волшебные замки, возникают пронизанные теплым золотисто-розовым светом легкие облачка. Причудливыми арками и колоннами, изящными и неожиданно смелыми, покрывают они горизонт. Постепенно тускнеют краски, все больше приближаясь к красно-лиловому цвету, и в небе загораются первые крупные звезды. Темнеют и исчезают, стираясь в темноте, потемневшие и потускневшие замки. Так кончается день. Отбиваются склянки, сменяются вахты. В вахтенном журнале каждую полночь записывается новое число, и все меньше и меньше миль остается до конца перехода. До «Кальмара», идущего впереди нас, теперь только около 400 миль, и мы твердо надеемся догнать его до прихода в порт.