Наконец начинает немного сереть. Сознание этого приходит не сразу. Просто темные стены валов за кормой из аспидно-черных по сравнению с белой пеленой несущегося снега делаются серо-черными и затем темно-серыми со свинцовым оттенком. Рассвет. Незаметно наступает утро, серое, снежное утро, не сулящее никаких перемен к лучшему. И вдруг из камбузной трубы начинает клочьями вырываться дым. Первая мысль, не связанная с валами за кормой, проносится в голове, первая за всю ночь. Быков растапливает камбуз, значит, будет горячее. Но как при такой качке сможет он что-нибудь сделать?
Подошедший с кормы следующий вал гасит эту мысль, и снова остается только:
— Право!..
— Лево!..
Однако Быкову все-таки удается сварить крепчайший кофе, и он вместе с Пажинским приносит чайник и стаканы в рубку. И мы с Александром Семеновичем по очереди торопливо глотаем обжигающе горячий кофе.
Хотя ветер и не утихает, но видимость немного улучшается и снежные заряды налетают реже. Теперь впереди и по сторонам в интервалах между зарядами мили на две видна вспененная, изрытая огромными холмами тускло-свинцовая поверхность моря.
Допив кофе, прошу вызвать наверх Сергеева. Быков и Пажинский долго выбирают момент и наконец быстро бросаются вниз, прыгая почти по колено в пенящуюся на палубе воду.
Через минуту показывается совершенно мокрый Сергеев. Его спокойное лицо осунулось за ночь, но глаза блестят, и легкий румянец пробивается на обтянувшей скулы коже. Кофе уже разогрел его, и он готов вновь приняться за работу.
Теперь, при улучшившейся видимости, около рулевых можно остаться одному, и я объясняю помощнику и боцману стоящую перед нами задачу. Сейчас, выбрав момент, дадим полный ход и развернемся носом на волну, а они всеми соединенными силами должны быстро поставить плавучий якорь, после чего попробуем застопорить ход и держаться на якоре до улучшения погоды. Судя по компасу, мы все время склоняемся влево, и если так будет продолжаться, то к ночи очутимся между островами Цусима и японским берегом у входа в проход Крузенштерна, в местах, сильно засоренных минами за время прошедшей войны и до сих пор не очищенных ни японцами, ни американцами.
Благотворное действие горячего, крепкого кофе сказывается и на мне, усталость слетает совершенно, холод ощущается меньше.
Через десять минут на надстройке собирается вся команда, исключая Сухетского, неотрывно сидящего у радиоприемника, и вахты, стоящей в машинном отделении. Долго выбираю момент и наконец, когда кажется, что валы за кормой делаются несколько меньше, даю полный ход и командую лево на борт. Сначала движения шхуны быстры и все идет нормально. Но вот, по мере приближения к положению бортом к волне, движение ее замедляется. Ветер давит на носовую часть судна и не пускает ее выйти на ветер. «Неужели не пойдет?» — мелькает тревожная мысль. Не может быть, должна пойти. Но шхуна останавливается совсем, прекратив свое движение на ветер, а высоко над бортом, увенчанный гребнем, уже встает могучий вал. С грохотом и плеском опрокидывается он на палубу судна, мгновенно наполняя ее водой и круто креня «Коралл» вправо. Крен быстро увеличивается, и подветренный борт совершенно скрывается в воде. Но вал проходит, и «Коралл» сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее начинает вставать и, дойдя до прямого положения, стремительно падает на левый борт под вырастающую над ним следующую пенную громаду. Положение делается критическим и, не обращая внимания на силу ветра, кричу во все горло, стараясь перекричать шум:
— Бизань поставить!
Вряд ли кто-нибудь из стоящих около меня моряков слышит команду, но жест понимают все и тотчас, хватаясь за что попало, стараясь удержаться на трепещущей и снова стремительно кренящейся надстройке, бросаются к фалам и шкотам бизани. Люди работают с сумасшедшей быстротой, понимая, что каждое мгновение может принести гибель судну. И не успевает «Коралл», тяжело поднимая переполненную водой палубу, встать и снова упасть под новую волну, как, хлопнув по ветру, мгновенно вытягивается до предела поднятая, как и была до ее спуска, глухо зарифленная бизань. Могучий толчок ветра, и корма, быстро вращаясь, приводит нас носом к волне.
— Одерживай! Так держать! Средний ход!.. — И высоко взлетает вверх бушприт, а тяжелый молот воды ударяется в надстройку, высоко вверх взметая столбы брызг и пены.