Наконец швартовы закреплены на берегу, но от кормы до берега расстояние еще велико, подойти ближе нельзя — там мелко и сообщение возможно только при помощи шлюпки. Спускать шлюпку в такую погоду тоже невозможно. С большим трудом удается наладить сообщение с теплоходом, через него — со старым знакомым ледоколом «Красин» и уже с его кормы на баржу и далее на берег. В первую очередь увольняю на берег семейных. Холостяки со мной вместе остаются на судне.
Хорошо одетые, чисто выбритые, покидают судно счастливцы, уволенные в первую очередь. С завистью смотрят им вслед остающиеся на судне.
Буран страшной силы бушует весь остаток дня и всю ночь. Вахтенный Гаврилов сначала пытается убирать снег на палубе, но скоро, убедившись в бесполезности своих стараний, сосредоточивает свое внимание на поддержании дорожки с полубака на корму. Это тоже стоит немалого труда. Все вокруг зарастает огромными сугробами, и снег засыпает судно до уровня фальшборта. Да, действительно, вовремя пришли, вспоминаю я офицера-пограничника. Опоздай мы на несколько часов, и сейчас пришлось бы отступать по ветру, без всякой видимости, опять назад в Японское море, и насколько бы нас отнесло сейчас, никому не известно.
К утру буран стихает, и перед нами предстает засыпанный снегом город. Возвращающиеся с берега рассказывают, что улицы занесены снегом настолько, что на расчистку хотя бы траншей для пешеходов мобилизовано население. Трамвай не ходит, и всякое движение транспорта прекращено. Но все же вторая очередь увольняющихся покидает судно. Мне некуда идти, и, сходив на почту, по глубоким снежным траншеям я возвращаюсь на судно и вторично отпускаю Александра Семеновича к семье.
Стоянка неожиданно затягивается, так как в порту нет места, чтобы поставить нас под краны для выгрузки. Теперь по вечерам на судне остается много людей, и неожиданно среди команды «Коралла» возникают глубокие разногласия. Причиной их является Васька.
Все пятнадцать человек экипажа претендуют на него, причем каждый старается доказать, что только если он заберет Ваську домой, то будущая спокойная жизнь Ваське будет обеспечена.
Мое предложение оставить Ваську на судне единогласно отвергается. «Коралл» станет на зимовку, и команда его будет расписана по другим судам. Мои старания примирить противоречия не приводят ни к чему. Приходится устроить некоторое подобие лотереи. Выигрывает Григорий Федорович. Споры прекращаются, и он выражает желание забрать Ваську немедленно. Засунув Ваську за пазуху мехового пальто, Григорий Федорович покидает борт «Коралла». Вся команда провожает его до трапа. Негритянские ребята могут не беспокоиться. Их любимцу, которого они подарили русским, обеспечена сытая и спокойная жизнь.
Третьего декабря, согласно приказу, я сдаю «Коралл» Александру Семеновичу вместе с грузом. Сдача проходит быстро, потому что он хорошо знает судно. А на следующий день я совершаю еще один переход на «Коралле», но уже в качестве пассажира. «Коралл» идет в порт под выгрузку. Чтобы не мешать Александру Семеновичу и по привычке не вмешаться во что-нибудь, я не выхожу из каюты и наблюдаю через иллюминатор за маневрами своего бывшего судна. Александр Семенович справляется хорошо — «Коралл» в надежных руках.
Пятого декабря утром начинается выгрузка, и в этот же день приходит наш спутник и соперник «Кальмар». Спокойно наблюдаем мы его приближение. Мы выиграли у него все пункты договора соревнования и ценой лишений последнего сорокадвухдневного перехода опередили на целых десять суток, хотя из Гонолулу вышли на пять суток позже. Таким образом, общий выигрыш во времени выражается в пятнадцать суток. Правда, если учесть его десятидневную стоянку в Иокогаме, то останется всего пять суток, но уж эти пять суток бесспорно выиграны на ходу на пяти с половиной тысячах миль перехода.
«Кальмар» прямо идет к нам. По мере его приближения торжество наше сменяется острой тревогой. Что с ним? У него не совсем обычный вид. Мало того, что он весь покрыт слоем льда, а на правом борту вместо вант и штагов стоят толстенные ледяные столбы, но и что-то в его рангоуте выглядит непривычно. «Кальмар» разворачивается бортом, заходит на швартовку, и тогда все делается ясным.
Цепь ватерштага, удерживающая бушприт снизу, оборвана, сам бушприт нелепо задран вверх, и фок-мачта заметно покосилась назад. Вот это-то и придает ему какой-то странный вид. Когда «Кальмар» оканчивает швартовку к нашему борту, я перехожу на него. Лица команды смертельно усталые и какие-то оглушенные. Вероятно, так же выглядели и мы, когда принимали буксир с «Десны». Здороваюсь. Они отвечают, но как-то безучастно. Я прохожу в каюту Александра Александровича. Он тоже какой-то измятый и молчит гораздо больше прежнего. Выручает Владимир Андреевич, который, зайдя в каюту и поздоровавшись, рассказывает, что после выхода из Сангарского пролива в Японское море они попали в сильнейший северо-западный шторм с густой пургой и при минусовых температурах.