Во время прохождения одного из зарядов тумана в промежутке между сигналами неожиданно слышу впереди, далеко, резкий звук сирены. Мельников немедленно отвечает, и мы оба, наклонившись вперед, напряженно прислушиваемся. Но впереди совершенно тихо, и через минуту Александр Семенович снова берется за ручку тифона. Вдруг прямо по носу, в непосредственной близости от нас, раздается оглушительный вой сирены, и тотчас же на полубаке звенит удар в рынду и раздается испуганный крик Гаврилова:
— Справа по носу судно!
Скорее автоматически, чем сознательно, командую:
— Лево на борт! Грот и бизань-шкоты травить!
Шарыгин с молниеносной быстротой вращает штурвал, на палубе слышен топот и голос Сергеева:
— Давай! Давай! Живо!
Нос «Коралла» бросается влево под ветер, и из тумана, неся перед собой громадный белый бурун, выскакивает острый высокий нос военного корабля. С бешеной скоростью проносится он вдоль нашего правого борта, мелькает длинный ряд освещенных иллюминаторов. Оглушительно хлопает над головой вышедшая из ветра бизань.
— Одерживай! Право руля! — кричу Шарыгину, и он быстро вращает штурвал в обратную сторону, отбрасывая корму «Коралла» от несущегося мимо судна. Мимо пролетает корма с характерным прямым срезом, белый султан воды из-под винтов… и все исчезает в тумане. «Американец. Крейсер», — мелькает в голове. «Коралл» приходит на курс… бизань наполняется ветром. — Ложитесь на курс! — командую Шарыгину. — Грот- и бизань-шкоты стянуть!
Далеко за кормой громко ревет сирена пронесшегося судна. Судя по тому, что я успел заметить, это, вероятно, американский легкий крейсер водоизмещением 10 тысяч тонн. Скорость его была не менее тридцати узлов. На такой скорости он просто прошел бы сквозь «Коралл», и тот, кто в этот момент оказался бы не на палубе крейсера, вероятно, не почувствовал бы даже толчка.
Два раза успевает дать сигнал наш тифон, когда наконец Мельников нарушает молчание.
— На волосок прошел… — медленно произносит он. — Замешкайся Шарыгин на руле или ребята на палубе… и конец плаванию «Коралла». Но какой все-таки мерзавец! Прет полным ходом в тумане. Вы не заметили, кто это?
— По-моему, американский легкий крейсер, — отвечаю я, — но за абсолютную точность не ручаюсь.
Я говорю так же медленно, как и Александр Семенович, и мой голос так же, как и его, немного дрожит. Момент был очень серьезный. И мы снова молча стоим на надстройке, вслушиваясь в тишину ночи.
Через полчаса шхуна выходит из черно-серого, густого, как кисель, тумана в темноту ночи. Здесь видимость лучше.
Стряхнув с себя осевшие на плаще крупные капли воды, спускаюсь с надстройки и захожу в рулевую рубку. Неподвижно стоит Шарыгин около штурвала. Его лицо, еле освещаемое светом компаса, напряженно и серьезно. Он только мельком взглядывает на меня и снова, не отрываясь, смотрит на компас.
— Молодцом, Александр Васильевич, — говорю я, обращаясь к нему, — немного задержались бы с поворотом, и наделал бы он нам дел.
Шарыгин спрашивает, кто это был, и, услышав мой ответ, говорит:
— Он нарушает все правила: идет сумасшедшим ходом и не уступает дорогу парусному судну. Неужели выполнение международных правил для них необязательно?
Я целиком разделяю возмущение Шарыгина и, выкурив папиросу, возвращаюсь к Мельникову, который, отрывая от глаз бинокль, обращается ко мне:
— Немного правее нас, впереди, кажется, огонек; рыбак или кормовой огонь судна. Посмотрите.
Смотрю в бинокль и сначала ничего не могу различить. Но вот действительно как будто мелькает огонек.
Он медленно, очень медленно приближается. Нет сомнения, это какое-то судно, идущее немного медленнее, чем мы, и почти одним с нами курсом.
«Может быть, „Барнаул“ или „Кальмар“, — думаю я. — Следует подвернуть поближе». Командую Шарыгину изменить курс на пять градусов вправо и приказываю немного подобрать шкоты. Сильнее начинает свистеть ветер в снастях, «Коралл» пошел круче к ветру.
Немного погодя на надстройку в брезентовом плаще с поднятым капюшоном поднимается Сергеев.
— Почему вы не отдыхаете? — спрашиваю я.
— Какой там отдых! — отвечает он. — Погодка неважная, да и ребята работают ночью в первый раз. Нужно помочь.
— А как люди?
— Люди в порядке. Немного укачивается Решетько, но ничего, работает. Привыкает.